Светлана Замлелова
В тесной каморе темно и не топлены печи.
Усталый, продрогший, вернулся хозяин под вечер.
Неразговорчив – и слова не скажет на дню.
Боится жена, только шикает на ребятню.
Некогда белые шторы, стулья и койка,
Стол хромоногий, разбитый сундук – вот и только!
В комнате грязь и убожество, холод и смрад.
И Нищеты неустанный за всеми пригляд.
Статный красавец с открытым лицом, на котором
Разум прописан. С горящим, осмысленным взором.
Взор его мрачен и полон тревоги всегда…
Красива жена и пока что ещё молода.
Но Нищета уж простёрла над ними десницу.
Горек её приговор, нелегко с ним смириться.
Сколько пройдёт ещё времени – год или два? –
Каждый из них человека напомнит едва.
Сели за стол, где у всех свои миска и ложка.
Суп у них к ужину, также и мяса немножко.
Лампу зажгли – да на лампе разбитый колпак –
Тени сложились на стенах в зловещий зигзаг.
Дети, хотя и бледны, но крепки и здоровы.
Бледности детской причины, конечно, не новы:
Видно, нередко не топится печь в холода;
Да и в жару не пускает за город нужда.
Мечется пламя, и отблески всюду блуждают:
Вот и ружьишко, что время и ржа доедают,
Тут же разбитый сундук, где, уж точно, на дне
Пара брошюрок сокрыты, научных вполне.
Если жандарм их обыскивать вздумает часом,
То на кровати под тощим и пыльным матрасом
Он обнаружит затёртый до дырок роман,
Книгу из тех, что глотать заставляют дурман.
Ложка за ложкой хлебают дрянную похлёбку.
Чтобы насытиться, муж собирает поскрёбки
С диким и сумрачным видом, рядом с ним нож –
В свете обманчивом на душегуба похож.
Мечтает жена о какой-то старинной подруге,
Счастливой франтихе, богачке, известной в округе.
Дети устали и трут кулаками глаза,
Вот уже первая в миску упала слеза…
Комментарии пока отсутствуют ...
