На главную Отзывы Отзывы о книге «Скверное происшествие. История одного человека, рассказанная им посмертно. Роман» 4. Александр Андрюшкин
3

Парадоксы Светланы Замлеловой

Светлана Замлелова. «Скверное происшествие. История одного человека, рассказанная им посмертно». Роман. – М., «Буки Веди», 2014. – 230 с.

У меня в руках – сразу две новые книги Светланы Замлеловой: роман «Скверное происшествие» и книга публицистики «Нам американцы объявляли санкции…». Практически одновременная публикация двух столь разных книг – хороший повод поговорить о творчестве Замлеловой в целом, потому что отдельные её статьи (например, в «Советской России») появляются постоянно и стали неотъемлемой принадлежностью культурно-политической жизни нашей страны.

 Полное название нового романа Замлеловой следующее: «Скверное происшествие. История одного человека, рассказанная им посмертно» (М., 2015). Как человек может «посмертно рассказать» о себе, я поясню позже, но вначале важно отметить, что это всего лишь второй роман Замлеловой (первый назывался «Блудные дети»: М., 2005). Таким образом, Замлелова – не из числа прозаиков, которые выпускают по роману в год; тем внимательнее следует присмотреться к её новой книге.

Нужно прямо сказать, что в этой книге мы имеем дело с очень искренней и даже надрывной исповедью; то, что рассказ ведётся от лица не женщины, а молодого человека, ничего не меняет. Такая маскировка – как фиговый листок на статуях: она нужна лишь в силу условности, для соблюдения приличий.

Речь в этой исповеди Замлелова ведёт не о любви (где, действительно, замена женщины мужчиной была бы проблематична), но, прежде всего, о родительском воспитании, выпавшем на долю рассказчика, точнее – о непримиримом соперничестве между матерью и отцом, которое они пытались разрешить на жизни своего единственного ребёнка.

Скажем откровенно: сюжет в жизни столь же распространённый, сколь и мало отражаемый в литературе. Даже если ребёнок не единственный, то сколько у нас семей, в которых детей всего лишь двое! А если они рождаются не сразу один за другим, а через значительное время, то каждый из этих двух детей тоже оказывается в положении единственного, а следовательно – объекта борьбы между родителями.

 

…Но почему же борьбы? – скажет кто-нибудь. Разве мало в мире любящих семей, и разве любовь не сглаживает все противоречия? Действительно, с вопроса о любви и начинает свою исповедь рассказчик. «Среди прочих наблюдений, сделанных мной при жизни, интереснейшим я считаю вывод об оскудении любви. Не знаю, когда это началось, но уверен, что к двадцатому веку человечество почти утратило способность любить. А может, по ходу эволюции лишилось какого-нибудь органа, ответственного за эту способность. Встречаются, конечно, и случаи атавизма. Но, думаю, со временем они сойдут на нет».

Мне кажется, горькая ирония Замлеловой улавливается уже в этой цитате. Действительно, о какой любви может идти речь, если почти все мы – современные родители – решаем ограничить собственные обязанности, родив на свет одного – много двух-трёх детей, а остальных – безжалостно вытравливаем. Аборты, противозачаточные средства – неужели это и есть современная «любовь» и итог столетий борьбы за «прогресс»?

Малодетные семьи – это явление, которое массово никогда раньше не существовало в истории человечества; но почему-то эта реальность в литературе, да и во всей идеологии ХХ века уходила на задний план. В этом смысле Замлелову можно поздравить: в своём романе она нащупала одну из главных болевых точек не только России, но и всех «развитых» стран. И поспешу успокоить читателя: «Скверное происшествие» это ни в коей мере не социальный трактат. О демографии в книге вообще нет ни слова: всё это дополнил уже автор этих строк.

Замлелова просто рассказывает о детстве единственного ребёнка, и вот каким было это детство: «У своих родителей я был единственным чадом. Кое в чём они были, по-моему, очень похожи: прожив большую часть жизни в браке, оба они сохранялись как холостые натуры и более тяготели к времяпрепровождению в компаниях, нежели к семейному созиданию… Заниматься семейными делами им было скучно… Всё время я чувствовал себя какой-то помехой их размеренной жизни… По родительскому недосмотру я падал, тонул,… руки оказывались в дверных проёмах в то самое время, когда двери захлопывались, а ноги ступали именно туда, где из досок торчали гвозди… Родители не уставали меня воспитывать, беспрестанно во всё вмешиваясь, то запрещая, то наказуя. Но при этом не могли ни сохранить от действительных глупостей и опасностей, ни наставить и подсказать, как же всё-таки следует жить».

Здесь кто-нибудь может воскликнуть: неужели вся книга такова? Как можно читать в большом объёме такие жалобы на судьбу, да и достойное ли дело для серьёзной писательницы «нарушать приличия» таким оголённым выражением несчастливости?

 

Что же, даже и это имело бы своё оправдание, ибо, как уже сказано, до ХХ века человечество не знало, что такое «всеобщая освобождённость родителей от детей». Но Замлелова ограничивает эти ламентации несколькими страницами, а далее, как бы в противовес жалующемуся на жизнь герою-рассказчику, появляется «Мишенька» – двоюродный его брат из семьи как раз многодетной (случаются сегодня и такие).

Этот Мишенька – прямая противоположность рассказчику; он – авантюрист, лентяй, весельчак; он обхаживает депутата Госдумы и основывает общероссийское движение – насквозь фальшивое, зато получающее известность… И, как-то даже не со зла, а по недосмотру, Мишенька убивает главного героя: толкает его, и тот падает затылком об острый угол подоконника…

Таков – если очень вкратце – сюжет романа «Скверное происшествие». Но в эту рамку Замлелова поместила и истории старших родственников повествователя и Мишеньки, и историю провинциального города, где они живут, и нравы сегодняшней Москвы, и судьбу всей России в ХХ веке… Роман читается «на одном дыхании»; широчайшая эрудиция кандидата философских наук С.Г. Замлеловой известна всем, а об исповедальной искренности книги уже было сказано выше.

Разве что можно добавить несколько слов об этом приёме рассказа мертвеца о собственной жизни – хотя нужно ли? Думается, и так уже всё ясно: это лишь литературный приём и способ привлечь читателя, однако в нём содержится и грозное предупреждение. Если и дальше рожать только по одному ребёнку, то кто-нибудь просто толкнёт невзначай, и на этом вся «история» закончится, дальнейшее будет лишь «посмертным».

 

Светлана Замлелова. «Нам американцы объявляли санкции…» – М.: ИПО «У Никитских ворот», 2015. – 252 с.Теперь – о публицистической книге Замлеловой «Нам американцы объявляли санкции…». Она страстная, бьющая наотмашь, в чём-то излишне торопливая, что, впрочем, вполне простительно, ибо уж очень болезненные темы в ней подняты: Украина и присоединение Крыма, Россия и Запад, санкции…

Отдельно скажу о литературно-критических статьях Замлеловой (в которых она, как правило, резко критикует писателей либерально-западнического толка), сразу оговорившись, что на 90% я с её статьями согласен. Я мог бы написать больше: что я целиком с ней согласен… За исключением одного литературного сюжета и одной фигуры, а именно – «Доктора Живаго» и Бориса Пастернака.

В прошлом и в нынешнем 2016 году газета «Советская Россия» опубликовала несколько громких материалов, посвящённых «Доктору Живаго», среди них – статью Замлеловой «Так что же это было?», в которой Замлелова буквально камня на камне не оставляет от романа «Доктор Живаго» – от его стиля, сюжета, идейного содержания; и даже ставит под вопрос искренность христианской веры Пастернака.

Я категорически не могу со всем этим согласиться потому, что Пастернака бесконечно уважаю – и главным образом как раз за его роман «Доктор Живаго». Нобелевский лауреат, конечно, в моей защите не нуждается, и всё-таки я позволю себе напомнить о том, о чём мы все «политкорректно умалчиваем», даже если об этом знаем – а ведь некоторые этого просто не знают…

 

Дело в том, что супруга Пастернака, которую либеральные биографы обычно именуют «бывшей женой пианиста Нейгауза», была не просто русской; Зинаида Николаевна Еремеева была ещё и дочерью русского (царского) генерала. Пастернак женился на ней в 1932 году, и, если предположить, что последующие его произведения создавались не без её влияния, то становится понятной та небрежная, а порой и доходящая до хамской интонация, которые позволяют себе в отношении её некоторые биографы Пастернака. Например, Дмитрий Быков в своей громадной биографии Пастернака, опубликованной в серии «ЖЗЛ», фамилию «Еремеева» вообще, по-моему, не упомянул ни разу, а о «бывшей жене Генриха Нейгауза» пишет как о существе второго сорта. Понятно, почему он так делает, но что же мешает нам, русским людям, наоборот, особенно ценить Зинаиду Еремееву и с особенным вниманием вчитываться в то, что создано Пастернаком в период семейного союза с ней? В том числе, и в роман «Доктор Живаго».

Это – наше, русское, и мы никому не должны этого отдавать… Светлана Замлелова, увы, поступает ровно наоборот: она говорит о раннем Пастернаке как о «глубоком и талантливом человеке», но роман «Доктор Живаго» разносит так, словно это жалкая писанина какого-нибудь графомана. «Роман этот – очевидная творческая неудача… Странно… когда неудачное произведение выдают за шедевр». Не довольствуясь разносом, учинённым роману как прозаическому тексту, Замлелова обрушивается и на «Стихотворения Юрия Живаго» (1946–1953), являющиеся неотъемлемой частью романа: «читатель то и дело спотыкается о «распутицу в бору глухом», о солнце, греющее «до седьмого пота», о «зубья вил», которые «пышут здоровьем», о камни, которые «крошились о кремни» и даже о соловья, которого автор, Бог знает, почему, называет «маленькой птичкой ледащей».

Я готов взять под защиту каждое из этих пастернаковских словосочетаний, которые, на мой взгляд, ничем не уступают стилистике даже и раннего Пастернака. И это при том, что «Стихотворения Юрия Живаго» слегка стилизованы под тексты человека, не являющегося профессиональным поэтом; как мы помним, Юрий Живаго в романе – врач. Было бы странно, если бы этот дилетант писал с тем же блеском, который вырабатывают поэты профессиональные, многолетние короли эстрады. В текстах Юрия Живаго должно было быть косноязычие, которое Пастернак вносил в них намеренно, хотя грубоватая упрощённость была в то же время итогом его собственного поэтического пути.

 

Чтобы сразу покончить со всем неприятным, выскажу и критические соображения относительно книги «Нам американцы объявляли санкции…». О том, что в целом книга великолепна, я уже сказал, но не могу не упомянуть об излишней торопливости, с которой, видимо, работает Светлана Георгиевна. Это приводит не к ошибкам (их она умеет избежать), но создаёт при чтении чувство тяжести и ненужного напряжения.

Чувствуется, что публицистику она пишет на волевом усилии, взнуздывая себя. А ведь всем известно, что писателю лучше бывает, наоборот, расслабиться и ждать, когда «вкусные» слова придут сами собой. Поймать их и, не торопясь, записать: такая фраза будет приятна и читателю.

Покойный петербургский писатель Владимир Насущенко говорил, что, если ему самому не хочется вторично перечитать собственную фразу, полюбоваться ею, значит, она ему не удалась. Он, судя по всему, никогда не спешил, и того же самого я бы хотел пожелать Светлане Георгиевне Замлеловой в написании её нового, третьего романа (отрывки из которого уже появились в печати). А также пожелаю успеха в её публицистической и литературно-критической работе, так как поистине создаваемые ею тексты – это наше национальное достояние.

 

2016

 

 

Александр АндрюшкинАлександр АНДРЮШКИН - член Союза писателей России, прозаик, литературный критик, переводчик, Исполнительный директор АНО «Христианское служение» (Санкт-Петербург).

 

 

 

 

 

 

 

"Литературная Россия" №28. 5 августа 2016.

 

Нравится
 
Создание сайта - Vinchi & Илья     ®© Светлана Замлелова