Утрата

Светлана Замлелова

Дмитрий Александрович Хворостовский родился в Красноярске в 1962 г. в семье инженера и врача. В школе, по воспоминаниям певца, он учился неважно, а вот музыкой увлекался с раннего детства. Он окончил Красноярское педагогическое училище имени А.М. Горького, а затем Красноярский институт искусств (класс заслуженного деятеля искусств РФ профессора Е.К. Иофель). Какое-то время работал в школе, с 1985 по 1990 гг. был солистом Красноярского государственного театра оперы и балета.

В 1987 г. он стал лауреатом 1-й премии на Всесоюзном конкурсе певцов имени М.И. Глинки, а через год был удостоен Гран-при на Международном конкурсе певцов в Тулузе (Франция). Но слава пришла в 1989 г. после конкурса на канале Би-би-си «Певец мира» в британском Кардифе, где молодой, тогда ещё советский, певец завоевал единственный приз и титул «Лучший голос». Хворостовский рассказывал потом, что на конкурс в Кардифе, куда сам он совершенно не хотел ехать, его буквально заставила отправиться И.К. Архипова. Имя певца после этой победы стало всемирно известным, и тут же ему стали поступать ангажементы от лучших оперных театров мира: Royal Opera House – Covent Garden (Лондон), Bavarian State Opera, Munich State Opera, Berlin State Opera, Teatro alla Scala (Милан), Vienna State Opera, Teatro Colon (Буэнос-Айрес), Metropolitan Opera (Нью-Йорк), Chicago Lyric Opera, Мариинский театр оперы и балета (Санкт-Петербург), московский театр «Новая опера», оперная сцена Зальцбургского фестиваля. Хворостовский исполнил центральные партии в операх русских и зарубежных композиторов: П.И. Чайковский «Евгений Онегин» (Евгений Онегин) и «Пиковая дама» (Елецкий); Н.А. Римский-Корсаков «Царская невеста» (Грязной); Дж. Верди «Травиата» (Жермон), «Трубадур» (де Луна), «Дон Карлос» (Родриго), «Риголетто» (Риголетто); В. Беллини «Пуритане» (Рикардо); П. Масканьи «Сельская честь» (Альфио); Р. Леонкавалло «Паяцы» (Сильвио); В.-А. Моцарт «Свадьба Фигаро» (Граф), «Дон Жуан» (Дон Жуан и Лепорелло); Д. Россини «Севильский цирюльник» (Фигаро); Г. Доницетти «Фаворитка» (Альфонсо), «Любовный напиток» (Белькоре); Ш. Гуно «Фауст» (Валентино) и др.

Певец, кроме того, получил признание как исполнитель произведений камерного и кантатно-ораториального жанров. Это и романсы русских и зарубежных композиторов (П. Чайковский, А. Бородин, Н. Римский-Корсаков, С. Рахманинов, А. Рубинштейн, М. Глинка, Г. Персел, М. Равель, Й. Брамс, Г. Дюпарк), и барочные арии западноевропейских композиторов XVI–XVII вв., и русские народные песни. Среди произведений кантатно-ораториального жанра в репертуар певца вошли «Песни странствующего подмастерья» и «Песни об умерших детях» Г. Малера, «Песни и пляски смерти» М. Мусоргского, «Сюита на слова Микеланджело» Д. Шостаковича, «Отчалившая Русь» и «Петербург» Г. Свиридова, а также духовная музыка русских композиторов.

Г.В. Свиридова Хворостовский вспоминал с нежностью, уверяя, что и композитор относился к молодому певцу как к сыну и даже посвятил Хворостовскому цикл «Петербург» на стихи Блока. «Встречу с этим великим композитором и уникальным человеком, – рассказывал певец, – я буду помнить до последних дней моей жизни. Это огромный дар судьбы, может быть, не заслуженный мною».

В 1992 г. альбом Дмитрия Хворостовского «Очи чёрные», состоящий из русских народных песен и романсов, был признан одним из наиболее успешных в Европе и США. А после того как в 2003 г. Хворостовский исполнил песни военных лет, он получил самую широкую известность и любовь у себя на родине. С тех пор российские города буквально выстраивались в очередь, чтобы заполучить к себе «голос нации».

Почти до последнего дня Дмитрий Александрович Хворостовский неустанно работал – выступал по всему миру, записывал диски. График его гастролей был настолько плотным, а охват настолько всеобъемлющим, что можно только подивиться выносливости и силе артиста. Из Москвы он летел в Нью-Йорк, оттуда через короткое время – в Токио, потом в Санкт-Петербург и Лондон… И кто знает, быть может, напряжённая работа и стала причиной его преждевременной смерти.

В 1994 г. после загадочного ограбления квартиры в Москве и вынужденного существования под охраной, семья Дмитрия Хворостовского приняла решение уехать в Лондон. Но даже после отъезда певец не раз заявлял, что где бы ни находился, остаётся прежде всего русским человеком и не мыслит себя без России, где живут его родители. В самом деле, никогда ни словом не отозвался он плохо о своей стране, что бы ни происходило и как бы не менялась жизнь. Однажды после поездки на Дальний Восток певец рассказал журналистам, что был удручён уровнем жизни. В Благовещенске пришлось петь в неприспособленном для этого помещении, под совершенно разбитый рояль. Но тут же певец отметил, что встретили его открытые, искренние, неиспорченные люди, от общения с которыми он получил огромную радость. Хворостовский не раз отмечал: постоянно гастролируя по миру, он пришёл к выводу, что русская публика самая благодарная, что разница в восприятии музыки в России и в других странах очень заметна. И если, например, для американцев интерес к искусству, скорее, потребительский, то для русского человека, независимо от профессии, музыка – часть души. А потому Хворостовский искренне огорчался признакам американизации, заметным в России. Изменилось, по его мнению, многое – и стиль жизни, и язык. Но хуже всего, что российское телевидение становится похожим на американское, что, по мнению Хворостовского, не нужно и даже недопустимо. «Я уверен, – говорил он, – что российским журналистам не надо заигрывать со зрителями, идти на поводу у дурновкусия. Им необходимо увлекать зрителей вверх, а не вниз. Уровень нашей публики гораздо выше американской – и в культурном, и в интеллектуальном плане». Другое дело, что американские подходы и взгляды распространяется по всему миру, что приводит как к примитивизации самого искусства, так и примитивному его восприятию. Мир мыслит по шаблонам, не затрудняя себя разобраться в чём бы то ни было. Мерило успеха – медийная известность и количество заработанных денег. А прибыль, по мнению Хворостовского, «приносит только то, что рассчитано на общую серую массу».

В то же время Хворостовский не единожды рассказывал, что из всех театров предпочитает Metropolitan Opera – самый уютный и удобный для него театр. Он давно уже стал человеком мира и уверял, что ведёт самую что ни на есть цыганскую жизнь, не оставаясь подолгу ни в одном городе. Но порой, слушая его голос или перечитывая многочисленные интервью, отмечаешь, что этот космополит, человек мира был намного более русским человеком, нежели многие из тех, кто живут в России постоянно. Это видно на примере многочисленных отечественных деятелей культуры.

Когда публика начинает возмущаться странностями современного театрального искусства, творцы, как правило, говорят что-то о новом прочтении, о необычном видении и понимании художником проблемы или текста, о том, что на дворе XXI век и так далее в том же роде. Но когда перед публикой появляется действительно выдающийся талант и масштабная творческая личность, то оправдание порнографии как нового прочтения и видения лишний раз вопиет о бездарности и убожестве. Так было и с Дмитрием Хворостовским, одним из самых талантливых и ярких людей нашего времени, превращавшим любое театральное действо в праздник, делавшим классику современной, а эстраду поднимавшим до классики. Огромное дарование, выдающийся профессионал, независимая личность, человек с неизменным вкусом – на фоне его творчества жалкими поделками выглядят как осовремененные постановки Большого, так и нелепые мюзиклы Театра оперетты, как будто принципиально отказавшегося от классической оперетты. Сам Хворостовский так отозвался о современном российском оперном искусстве: «В России сегодня нет настоящего оперного театра. И нет возможности работать так, как я это делаю в нью-йоркской Metropolitan с Джеймсом Левайном или в лондонском Covent Garden с Антонио Паппано. То, что звучит у нас в опере, невыносимо слышать. Я не могу. Мне стыдно. Но мне бы не хотелось присоединять свой голос издалека к довольно большому шуму вокруг этого вопроса. Единственный, с кем я мог бы сделать в России что-то оперное, это Валерий Гергиев с его Мариинкой». В то же время Хворостовский отмечал разницу между музыкантами на Западе и в России: «Я слышал, как играют западные оркестры – прекрасный качественный звук, комфортно, но нет конфликта, страданий, глубины. Не от того, что их не чувствует дирижёр или музыканты. Спросите у Гергиева или Темирканова, что это может значить. Мне кажется, у них нет этого в генах. Это страны непуганых людей: они столетиями живут, не зная, что такое война, разруха и что такое любить человека. Настоящее искусство – это такое, которое было в блокадном Ленинграде, где люди ходили на филармонические концерты, через боль, голод, потери близких. Они видели в музыке избавление от страданий, как в религии. В девяностые годы, когда была разруха, люди тоже приходили на концерты классической музыки, как на религиозное действо». Но современное искусство, как никогда прежде, зависит от денег, что не может не сказываться на качестве, на так называемой планке искусства. Хворостовский рассказывал, что «всё искусство зиждется на щедрости разных меценатов, которые платят за театральные постановки, за твои личные выступления. Потому что практически ни в одной стране мира государство не поддерживает искусство». А когда искусство ещё и пытается зарабатывать само, оно неизбежно коммерциализируется, что приводит к опрощению, превращению высоких жанров в индустрию развлечений, когда в прекрасное привносится пошлое и низменное.

И в этом смысле Дмитрий Хворостовский – пример того, как большой и самобытный, остающийся собой и не подлаживающийся под запросы и диктат моды талант вызывает намного больше интереса и уважения, нежели те, кто пытается не отстать от трендов. Утрата с его смертью для нашей страны ещё и в том, что всё меньше на свете людей, с большим достоинством представляющих не подражательную, вторичную и, по большому счёту, никому не интересную Россию, но страну с богатыми культурными традициями.

И вожделенный многими нашими творцами Запад уважал Хворостовского именно за его талант, работоспособность и самобытность. После дебюта в Нью-Йорке в 1990 г. о Хворостовском написала «New York Daily News» как об обладателе «самого прекрасного и изысканного голоса, который в настоящее время можно услышать». Буквально сразу о нём заговорили как о звезде «первой величины». Выступая по всему миру, во всех ведущих оперных театрах от Москвы до Чикаго, певец снискал славу обладателя и замечательного драматического дара. И несмотря на то, что он заметно отличался от многих западных коллег, предпочитающих внешний эффект психологизму и тонкому раскрытию образа, его приняли и оценили во всём мире именно таким, каким он и был. Рассказывая, например, о постановке в Vienna State Opera «Евгения Онегина», Хворостовский прямо сказал, что своим участием «сделал комплимент этому спектаклю», где режиссёрскими «находками» стали водка и ползание на карачках. На этом фоне Хворостовский создал своего Онегина, который, что совершенно естественно, существенно отличался от остальных персонажей, получившись одиноким, злым и экстравагантным.

Всегда оставаясь собой, не делая что-то специально, чтобы понравиться той или иной аудитории, Хворостовский стал популярен во всём мире. Британская пресса признавалась, что «его голос и обаяние завораживают, им невозможно не восхищаться». Восхищение это подтверждено и тем, что в 1991 г. певец оказался в списке «50 самых красивых людей мира», составленным американским журналом «People». Зритель, раскупая билеты на выступления Хворостовского, шёл не только слушать, но и смотреть. При этом и сам певец считал, что опера, например, должна меняться, становиться зрелищнее и тем самым – ближе к зрителю. И снова вспоминаются театралы отечественного разлива, для которых модернизация театра – синоним непристойности. Есть, однако, и другой взгляд, о котором говорил и который исповедовал Хворостовский. «Важно искать новые формы подачи и донесения классического искусства», – утверждал он. Прежде всего, потому, что «без классического искусства у планеты нет будущего». При этом Хворостовский не был ни ханжой, ни занудой и охотно, например, рассказывал, что интересуется творчеством Леди ГаГа, уникальной, по мнению певца, в своем таланте и чрезвычайно изобретательной; любит музыку Джорджа Майкла и «ZZ Top». О том же говорит и участие оперного певца Хворостовского в одном проекте с Игорем Крутым, созданном в жанре crossover, то есть в жанре переплетения классической, популярной и рок-музыки. Подход этот не новый – когда-то и Ф.И. Шаляпин пел кафешантанные и народные песни.

Опера и без подобных переплетений всё чаще прибегает к услугам кино и телевидения, что позволяет широкой аудитории открывать для себя оперное искусство. Опера перестала быть статичной, а оперные артисты, по замечанию Дмитрия Хворостовского, всё меньше походят «на неких толстых монстров, которые не играли, а просто передвигались по сцене и орали во всё горло так, что не разберёшь слов». Напротив, современная опера требует от артиста не только голоса, но и динамичного действия на сцене, выраженного драматического дарования, пластики и отточенного движения. Требования к опере изменились, и она вынуждена подстраиваться и меняться, чтобы не стать «музейным жанром».

Признавая новые требования и необходимость поиска новых форм, Дмитрий Хворостовский категорически отвергал только внешний эффект и уж тем более всякого рода эпатаж. Даже вопреки установившейся традиции в современном оперном театре, когда роль складывается из воспроизведения партии и шаблонных эмоций, Хворостовский стремился подчеркнуть глубину каждого образа, найти и показать зрителю суть, заставить сопереживать и тем самым превратить зрителя в соучастника драмы.

Совершенно особенными в его исполнении стали песни военных лет. И дело не столько в голосе, сколько в его особенной исполнительской манере – прочувствованной, проникающей в самую суть и передающей затем эту суть зрителю. Хворостовский сумел так пропеть военные песни, что они открылись с какой-то новой стороны и затронули самых разных людей, в том числе, и совсем молодых, незнакомых не только с войной, но и вообще с советским периодом. Певец не просто исполнил слова на музыку – он поведал историю целой страны и каждой семьи в отдельности. Волшебный голос сотворил чудо: предложенные Парижу советские песни военных лет заставили французов аплодировать стоя, со слезами на глазах. Впрочем, стоит вспомнить и рассказанный Хворостовским курьёзный случай о том, как не француженка, а русская эмигрантка с пренебрежением отозвалась о певце: «А, тот самый Хворостовский, который революционные песни поёт». Певец и не скрывал, что ему стало обидно. Но не за себя, а за ту русскую некогда даму.

Военные песни в разное время исполняли Марк Бернес и Леонид Утёсов, Иосиф Кобзон и хор им. Александрова. Но вот пришёл новый певец со своей особенной манерой, и песни зазвучали по-новому. И это ещё раз говорит в пользу того, что новое в искусстве всегда и обязательно связано не с голыми телами или нецензурной бранью, а с масштабом личности творящего. Потерять такого творца как Хворостовский – огромная и действительно невосполнимая утрата.

2017