На главную Переводы Переводы с болгарского Панко Анчев
0

Панко Анчев. Канон «Бахтин»

М.М. Бахтин (1895 - 1975)Светлана Замлелова

 

Развитие литературоведения происходит, прежде всего, через совершенствование прочтения, через сопоставление мира художника и современного ему мира. Каждое время предлагает свой способ прочтения, благодаря которому литературоведение утверждает те или иные идеи, эстетические подходы, философские обобщения. Через прочтение и понимание произведения или творчества писателя происходит постижение и осмысление мира и это не что иное, как формирование мировоззрения. Можно сказать, что уровень литературы определяет и литературоведение, то есть литература сама предлагает способы прочтения. Это означает, что изобразительным возможностям литературы, способностям личности и общества к восприятию творчества соответствует свой способ прочтения и постижения литературы, а, значит, и самого общества. Литература и литературоведение преследуют, в конечном счёте, одну и ту же цель: выразить Истину, чтобы приоткрыть завесы тайн мироздания и помочь человеку познать самого себя.
Литературоведение подвигается к этой цели через толкование литературы, поскольку представляет собой знание о знании, изображении и выражении жизни.
Способ же прочтения определяется объективными факторами.
Новое в литературоведении появляется как следствие развития общества, животворных общественных идей и новой литературы. Радикальные преобразования жизни и общества привели к социальному расслоению, к появлению новых общественных групп и нового общественного сознания. А с появлением нового общественного сознания всё стало другим.
Социальные изменения у разных народов происходят по-разному, поэтому и развитие национальных литератур приходится на разные эпохи. Но речь идёт не о подражании и не о гонке друг за другом. Идеи, общие всем народам, а также художественные приёмы, сюжеты, темы, проблемы усваиваются и находят своё выражение разными народами в разные периоды. Вполне естественно, что литература народа, раньше других вступившего в эпоху перемен, первой выразит новые идеи и окажет в дальнейшем влияние на литературы прочих народов. Возникнув, идеи распространяются, а, встретив благодатную почву, легко приживаются. Таков путь моды, так утверждаются каноны в культуре, в том числе и в литературоведении. Мода и канон ускоряют развитие национальной культуры, позволяя не дожидаться зарождения и формирования собственных социальных идей. Это двигатели многих процессов. Современная эпоха создаёт условия для мгновенного распространения идей и скорейшей их интеграции в национальную культуру – даже когда та или иная национальная культура не готова к их восприятию и не нуждается в их усвоении через моду или каноны. Это особенно важно и требует дальнейшего изучения и анализа, но здесь мне бы хотелось от абстрактно-теоретических рассуждений перейти к конкретному явлению, названному мною «Канон “Бахтин”».
В отличие от канонов, которые создаются и утверждаются соборно, то есть всей Церковью через Вселенские Соборы, каноны в области культуры, в том числе и в литературоведении, создаются и утверждаются спонтанно, посредством поддержки и популяризации непопулярных некогда теорий, методов, правил.
Русского философа Михаила Михайловича Бахтина я бы самого назвал каноном – так велик его вклад в развитие литературоведения и философии; знание его трудов считается обязательным, особенно, что касается его теорий полифоничности романов Достоевского и смеховой культуры. Это воспринимается как универсальное знание, то есть подходящее к другим авторам, литературам и эпохам.
Вновь открытый в 60-е годы (совсем не случайное время!) группой молодых русских советских литературоведов, Михаил Бахтин быстро завоевал признание в мире литературоведения и стал одним из наиболее известных и популярных исследователей. Бахтин появился в тот момент, когда не только русское советское литературоведение испытывало серьёзный кризис и нащупывало пути нового развития. И именно в контексте готовящихся, зреющих перемен необходимо рассматривать «канон “Бахтин”», поскольку он имеет конкретно-историческое значение. Михаил Бахтин жил и работал в определённом социально-политическом и идеологическом контексте, он сам был частью этого контекста. Если мы хотим объяснить какое-то явление, необходимо осознать и проанализировать породившие его причины. Тогда нам откроется и содержание бахтинских идей о полифоничности романов Достоевского, о карнавализации в творчестве Франсуа Рабле или о карнавально-смеховой культуре вообще.
Михаил Гаспаров остроумно отмечает, что Бахтин писал в одно время, прочитан в другое. Для одного литературоведа это может быть счастьем, но для другого – настоящей бедой. Что было это для самого М.М. Бахтина: счастье или беда? Его ученик Сергей Бочаров утверждает, что книга «Проблемы поэтики Достоевского» не послужила основой для изучения творчества Достоевского, но породила бахтиноведение. То есть комплекс научных проблем вокруг самого Бахтина не оказал ощутимой помощи в изучении Достоевского. В самом деле, странно, что учёный, пытающийся подобрать ключ к пониманию творчества писателя такого уровня как Достоевский, вызывает больший интерес к самому себе, нежели к писателю. Литературоведению, кажется, не столь уж важно, полифоничен ли роман Достоевского или является ли Рабле продуктом средневековой смеховой культуры. Интересна, прежде всего, сама теория Бахтина о полифоничности романа и о роли и значении смеховой культуры в литературе вообще.
Но если учесть контекст времени, когда писал Бахтин, можно лучше понять, как родилась его теория, каков её социальный и литературоведческий смысл. Давайте вспомним, что основные свои труды Михаил Бахтин замыслил и написал в то время, когда в литературной и общественной жизни господствовало единое мнение. Обсуждения редки и касаются, главным образом, утверждённых идеологем. Это делает жизнь монологичной, исключая разнообразие идей и мнений. Один голос звучит над всеми и руководит людьми. Инакомыслие является преступлением против власти, и сурово наказывается. Но любое общество (в том числе, и тоталитарное, деспотическое, тираническое) нуждается в разнообразии. Диктатура не способна породить совершенную гармонию, и потому, естественным образом, стремится к полифонии, инстинктивно, скрыто поощряя инакомыслие (хотя и не смеет говорить о том вслух), потому что понимает, что это необходимо для её же блага. Что, как не проявление внутренней свободы, которую невозможно подавить или уничтожить, представляет собой творчество таких писателей, как Михаил Булгаков, Андрей Платонов, Максим Горький, Борис Пастернак, Марина Цветаева, Осип Мандельштам, Николай Заболоцкий, а ещё раньше – Александр Блок, Владимир Маяковский, Сергей Есенин. Другой вопрос, что эти писатели были вынуждены подчас вести двойную жизнь, совершая в действительности не то, к чему призывали в творчестве. Некоторые из них (как правило, наивные, политически неопытные и доверчивые) заплатили жизнями за смелость служить, в первую очередь, искусству, а уж потом – власти и политике.
И вот, в эпоху великих русских поэтов, противостоящих власти, появляется книга Михаила Бахтина «Проблемы поэтики Достоевского», содержащая теорию полифонического романа применительно к творчеству великого писателя, а также рассуждения о роли и значении народной смеховой культуры в развитии того же романа. Мы видим, что литературоведение (а тут надо упомянуть и других русских литературоведов того же периода, например, Виктора Шкловского, Юрия Тынянова, Виктора Виноградова, Виктора Жирмунского и др.) по-разному осмысливает это сопротивление, делая его предметом исследования, и таким образом выступает надёжным свидетелем своей эпохи и её идей.
Михаил Бахтин определил тип романа, родоначальником которого был Ф.М. Достоевский. Однако это определение не может быть ключом к творчеству Достоевского. Это лишь обозначает совокупность особенностей, но, думаю, что эти особенности являются едва ли не самыми важными и значительными. Кроме того, можно поспорить, монологичен ли, как утверждает Михаил Бахтин, роман Толстого. Ведь в то время Лев Толстой ещё воспринимался как «зеркало русской революции», и никому не пришло бы в голову оспаривать эту ленинскую формулировку. Бахтин, действительно, изолировал роман Достоевского, превратив его в своего рода остров среди монологичных романов мировой литературы. Оказывается, Достоевский не создал традиции, у него нет последователей. В другой раз мы имели бы все основания заключить, что Бахтин сотворил какую-то неадекватную теорию, которая только на первый взгляд приложима к реальности, но в основе своей сомнительна и надуманна. Почему же тогда формула полифонического романа Достоевского получила такое признание? Я думаю так: не потому что обогатила теорию романа, а потому, что бросила вызов социальному контексту, в котором появилась на свет.
Утверждая это, я не имею в виду преднамеренное, сознательное действие, совершённое в пропагандистских целях против действующей власти. Русское общество и русские литературоведческие круги в то время ещё не осознавали только зарождавшиеся идеи, не могшие превратиться в идеологию отрицания и революции. Но общество, как я уже сказал выше, чувствует внутреннюю потребность в этих идеях и охотно воспринимает их, как нечто важное и значимое, как научный феномен. Власть не допускает многоголосие, но, видите ли, романы Достоевского, которого власть признаёт великим писателем, многоголосны, полифоничны. В них говорят разные люди, сталкиваются разные идеи, и в этом столкновении идут поиски истины. Потому что нет одной-единственной истины, и каждая имеет право на существование и каждая отстаивает это своё право.
То же самое относится и к другим значимым тезисам Михаила Бахтина: смеховая культура, языковые средства выражения мировосприятия, особенно, что касается выражения иронии, пародии. Т.е. любое многоголосие, любой диалог, всё, что противостоит официозу. Бахтин фактически открывает дверь общественным беспорядкам. Он говорит, что существуют способы бросить вызов власти, и если власть нельзя поменять, то можно дестабилизировать и ослабить её. Самым сильным средством является карнавал, народный праздник, могущий через иронию и пародию низвести власть до объекта критики. Другой вопрос, вышел ли Рабле из народной смеховой культуры, из карнавала, изображая современную ему действительность, и насколько было ему необходимо бросать вызов средневековой власти. Скорее, в смехе Рабле следует видеть проявления Нового времени и нового буржуазного сознания. Это новый тип писателя, новая эстетика и литература, появившиеся в современную эпоху и востребованные демократическим сознанием, которое бросает вызов старине.
Эпоха Рабле – это время полного отрицания предшествующего образа жизни и предшествующего мировоззрения. Рабле глумится над всем, что прежде считалось священным. Это дискредитирует, отрицает прошлое. Прав Сергей Аверинцев, когда пишет, что смех – это не свобода, но освобождение. Освобождение от прежних убеждений, секуляризация сознания, преодоление религиозного мышления и даже богоотрицание, а потому смех осуждается и преследуется как безнравственность и богохульство. Смех это разгул. «Не Бог, а дьявол учит играть», – говорит святитель Иоанн Златоуст (Св. Иоанн Златоуст «Толкование Евангелия от Матфея», София, 2007, с.111). Т.е. это буржуазный смех, а не средневековый. Этот смех может принимать некие средневековые игровые или словесные формы, но сущность его иная.
Бахтин говорит о средневековой смеховой культуре, рассматривая творчество Достоевского. И снова в том же смысле: смех это свобода, необходимая человеку для выражения истины. Но смех Достоевского совершенно другой – абсолютно буржуазный, светский. Смех свободный от каких бы то ни было средневековых смыслов. Он не ждёт дня карнавала (для него любой день может стать карнавальным), а постоянно оценивает действительность и противостоит ей. А то, что Бахтин называет карнавалом у Достоевского, представляет собой или сложный конфликт или психическое перенапряжение, или просто сцену разгула, которые нередко встречаются в романах писателя. Всё это в рамках реализма, точного отображения и изображения действительности.
Карнавальная и средневековая смеховая культура, площадной смех в творчестве Рабле и Достоевского обыкновенно рассматриваются с точки зрения стилистики, т.е. формально, без учёта основной бахтинской концепции литературы. Конечно, эта концепция противостоит господствовавшему в советское время мнению, что литературоведение должно заниматься, прежде всего, тематически-содержательной стороной литературы – содержанием, а не формой. Но большая заслуга Михаила Бахтина состоит в том, что он описал содержательную и социальную стороны языка и стиля. Это не исключает работу с текстом, скорее связывает текст с тем, что вызвало его к жизни: реальностью, обществом, социальной действительностью. «Изучать слово в нём самом, игнорируя его направленность вне себя, – так же бессмысленно, как изучать психическое переживание вне той реальности, на которую оно направлено и которою оно определяется», – эту мысль Михаила Бахтина из работы «Слово в романе», написанной ещё в 1934-1935 гг., обыкновенно игнорируют его последователи и эпигоны. А мысль эта позволяет более широко и глубоко проникнуть в дух литературы и искусства, обогащает представления о писателе и его времени. Стиль это не просто техника и средства, умение и профессионализм, это отпечаток личности писателя и времени, в котором он живёт. В этом же смысле следует понимать и полифонию в романе Достоевского, и смеховую культуру у Рабле и Достоевского. Общение посредством слова, разные способы выражения – всё это важнейшие свидетельства конкретной реальности, в которой рождается литература, а также возможностей самой литературы, свидетельствующей о реальности. Бахтин предположительно говорит о том, что в его время нет того, о чём повествует роман эпохи Возрождения или чем наполнено творчество Рабле и Достоевского.
Конечно, неверно утверждение, что Бахтин через литературоведение бросил сознательный вызов существовавшим тогда представлениям о литературе и способу прочтения. Но литературоведение, как и литература, есть свидетельство времени, его общественных и политических идей, поэтому не нужно воспринимать ту или иную теорию как канон, как нечто универсальное и обязательное всегда и везде. В литературоведении нет и не может быть абсолютных истин, «законов природы» или неоспоримых утверждений. Любой крупный литературовед на шаг опережает общество в понимании литературы, в оценке способности писателя к самовыражению. Литературоведение – это такое же творчество, требующее таланта, чувствительности и восприимчивости к жизни. Время говорит и через литературоведение.
Творчество Михаила Бахтина нуждается сегодня в новом прочтении. Опыт, которым он делится с нами, и наш собственный опыт в прочтении Бахтина непременно обогатят нас новыми знаниями и новым пониманием литературы.
Убеждён, что это одобрил бы и сам Михаил Михайлович Бахтин, если был бы жив и мог участвовать в новой жизни своих выдающихся произведений…

 

2012

 

Нравится
 
Комментарии
Комментарии пока отсутствуют ...
Добавить комментарий:
Имя:
* Комментарий:
   * Перепишите цифры с картинки
 
Создание сайта - Vinchi & Илья     ®© Светлана Замлелова