На главную Публицистика Заметки о русских писателях
5

Русский Екклесиаст

И.А. Гончаров (1812-1891)Светлана Замлелова

 

Называя русских «нацией Обломовых», в смысле мечтательности и лени, Н.И. Бухарин, безусловно, кривил душой. Знакомый с творчеством И.А. Гончарова, он не мог не знать, например, моряков из «Фрегата “Паллады”»,  деятельность, способности и сила которых, так восхищала автора «Обломова». «Несокрушимое стремление к своему долгу», честность, трудолюбие, мужество и, в то же время, простоту и непосредственность отмечал писатель в русском моряке.

 

Но помимо всего прочего, на что Бухарину тогда же, в 36-м г., указал Л.З. Мехлис, хочется отметить ещё одну несуразность такого сравнения. Можно ли утверждать, что Илья Ильич Обломов – всего лишь бездельник и мечтатель, несостоятельный прожектёр, у которого слово вечно расходится с делом?

В то время, когда создавался роман, образы его были более близки читателю, нежели ныне. Близки в том именно смысле, что соотносились с действительной жизнью и воспринимались как приглашение создавшего их писателя к диалогу. Уходила в прошлое феодально-помещичья эпоха, наступала эпоха буржуазная, несшая новые общественные отношения, ковавшая новый человеческий тип. Главные герои романа «Обломов» – Андрей Иванович Штольц и Илья Ильич Обломов – могли восприниматься и воспринимались как представители разных эпох и разных общественных классов. Сталкивая этих героев в романе, заставляя их спорить, Гончаров словно бы пытался уяснить всё то хорошее и плохое, что оставалось в прошлом и появлялось в настоящем. Штольц – наполовину немец, наполовину русский, сочетающий в себе русскую сердечность и немецкую дисциплину, представлял новых людей, содействующих развитию и движению вперёд. В то время как Обломов – исторически исчезающий тип дворянской, крепостнической, патриархально-помещичьей среды. Он радушен и хлебосолен, искренен и несуетен, но он же изнежен, пассивен и сластолюбив.

Однако великое произведение потому и называется великим, что автору удаётся нащупать и передать нечто вневременное. И совершенно неважно, о ком пойдёт речь – о древнеегипетских рабах или русских помещиках. Главное – наличие в произведении составляющей, понятной всем и всегда. Со временем такое произведение может быть перетолковано. Исторические реалии, отражение действительности – всё это окажется отодвинутым на второй план. Зато вперёд выйдут новые смыслы, возможно, невнятные даже автору. Речь, разумеется, не идёт о так называемом «новом прочтении», практикуемом в современном театре. Когда вдруг выясняется, что ничего кроме подавленной сексуальности, причём в самых извращённых формах, в русской литературе отродясь не водилось. Речь идёт о вечных и проклятых вопросах, не дающих человеку покоя от дней творения. О тех самых терзаниях, возникающих при мысли «зачем я?», «для чего я?» Если произведение содержит такие вопросы, то в каждую новую эпоху неизбежно появление новых смыслов. Потому что каждое новое поколение читателей ищет свои ответы на вечные вопросы.

Какое, например, сегодняшнему читателю дело до смены помещиков разночинцами в России XIX в.? Хотя бы даже эти самые разночинцы содействовали развитию промышленности и буржуазных отношений. Чтение художественной литературы не должно превращаться в археологию. Как не должно оно превращаться и в подглядывание в замочную скважину в отношении тех подробностей личной жизни писателя, что так или иначе проникают в произведение и с горячим затем усердием извлекаются из него стараниями отдельных исследователей. Тот кристалл вечного, заключённый в великом произведении, испытывается временем, очищаясь постепенно от сиюминутного и поворачиваясь к читателю разными гранями, в которых отражаются или, напротив, просвечиваются, разные смыслы.

Желая того или нет, И.А. Гончаров создал глубоко религиозный роман с неповторимым, ускользающим от прямолинейных трактовок главным героем. Уникальность Обломова состоит в его двойственности и парадоксальности. Это трудноуловимый, неподдающийся однозначному истолкованию персонаж, персонаж с двойным дном. Внешне он совершенно бездеятелен и проводит дни, распластавшись на диване. Но по-своему, внутри собственной системы ценностей и взглядов, он последователен и деятелен чрезвычайно. Обломов и Штольц традиционно противопоставляются друг другу, являясь равноправно существующими противоречиями. Наметив ещё в «Обыкновенной истории» подобную же антиномию, на примере дяди и племянника Адуевых, Гончаров только усилил её в «Обломове», превратив к тому же двух разнополюсных героев в выразителей двух философских систем. Штольц, существующий и действующий «для самого труда, больше ни для чего», потому что «труд – образ, содержание, стихия и цель жизни», выражает философию кальвинизма, в соответствии с которой труд понимается как религиозная обязанность, а бездействие, леность приравниваются к греху. Обломов выступает продолжателем Екклесиаста, провозгласившего однажды: «Ибо что будет иметь человек от всего труда своего и заботы сердца своего, что трудится он под солнцем? Потому что все дни его – скорби, и труды его – беспокойство; даже и ночью сердце его не знает покоя. И это – суета!» (Еккл. 2:22-23) «Всё, вечная беготня взапуски, – вторит Екклесиасту Илья Ильич, – вечная игра дрянных страстишек, особенно жадности, перебиванья друг у друга дороги, сплетни, пересуды, щелчки друг другу <…> Скука, скука, скука!..»

В системе Кальвина-Штольца, Обломов – лежебока и бездельник. В системе Екклесиаста-Обломова, Илья Ильич – самый, что ни на есть деятель. Н.А. Добролюбов истолковал «обломовщину» как проявление разлада между словом и делом. Но в отличие от древнего мудреца, вздыхавшего: «Всё суета!», и вместе с тем то испытывавшего себя весельем, то пытавшегося насладиться добром, а, в общем, ведшего себя крайне непоследовательно, Илья Ильич, оглянувшись как-то, сказал о жизни: «Какая скука!» После чего облачился в шлафрок и лёг на диван, проявив себя человеком в высшей степени последовательным и деятельным. Если понимать, что деятельный человек следует принципу «сказано – сделано».

Лишь однажды, подобно Екклесиасту, позволил себе Илья Ильич испытать своё сердце. Гонимый чувством к Ольге Ильинской, Обломов покинул свой диван. Покинул, чтобы в ближайшее затем время понять: «Лучше горсть с покоем, чем пригоршни с трудом и томлением духа» (Еккл. 4:6)

Обломовский диван занимает в романе одно из центральных мест. Значительную часть времени Илья Ильич проводит именно на диване. Здесь то в форме монолога, то диалога размышляет он о скуке и суетности жизни. Это особая территория, недоступная для других, для внешних, подающая Илье Ильичу единственное потребное для него и ценимое им благо – покой и беззаботность. Сделав попытку покинуть эту территорию, разочарованный Обломов довольно скоро вернулся, чтобы никогда уже не выходить за её пределы. Можно даже сказать, что на Агафье Матвеевне Пшеницыной Обломов женился, не сходя с дивана. Диван – это своего рода Едем, хоть и сжавшийся до смехотворных размеров. Именно на диване видит Обломов свой знаменитый сон, содержащий апофеоз «обломовщины» или философии Ильи Ильича.

Характерно, что IX глава романа – «Сон Обломова» – была написана прежде самого романа. Гончаров называл «Сон Обломова» увертюрой, подчёркивая, что роман не просто начался с этой главы, но и вышел из неё. И хотя Илья Ильич действительно спит, «сон» в данном случае используется не только и не столько в значении «не явь». «Сон» выступает синонимом «мечты». Обломов грезит блаженством, навсегда и безвозвратно утраченным. Блаженством, сводимым к созерцательному покою, чуждому заботам и попечениям. Обломовка, которую он видит во сне, более всего напоминает утерянный рай, память и мечту о котором хранит Илья Ильич.

До своего грехопадения первые люди жили в саду Едемском, вкушая от всякого древа и обладая землёй, владычествуя над тварями и не стесняясь наготы своей. То же и обломовцы, без труда вкушающие плоды. Всё, что есть на подвластной им земле – всё подчиняется им беспрекословно. Кругом царят нерушимые тишина и покой. Сон перемежается вкусными кушаньями, и никто не стесняется наготы своей сиречь непосредственности, искренности и даже невежества. «Скука!», – восклицает Штольц, глядя на обломовскую идиллию. «Скука! – отвечает ему Обломов, указуя на петербургскую жизнь. – Разве это не мертвецы? Разве не спят они всю жизнь сидя? <…> Разве это живые, неспящие люди? <…> Собираются, кормят друг друга, ни радушия, ни доброты, ни взаимного влечения!..»

Обитателей Обломовки Гончаров рисует богатырями, обладателями отменного здоровья. Даже внешностью напоминают они первых людей: «В то время были на земле исполины <…> Это сильные, издревле славные люди» (Быт. 6:4) Но Илья Ильич, хоть и хранит память об Обломовке, будучи всё же сыном века сего, время от времени принимается рефлексировать, то жалея о нерастраченных силах, то стыдясь собственной неразвитости и остановки в росте. Правда, Екклесиаст и тут берёт верх над Кальвином. «Всё суета сует и томление духа. Одна участь постигает всех», – нашёптывают волны сна, несущие забвение и стирающие следы рефлексии. И верный себе, Илья Ильич засыпает…

Перу И.А. Гончарова принадлежат три романа – «Обыкновенная история», «Обломов», «Обрыв». Сам писатель говорил, что «это не три романа, а один», поскольку трудился над разработкой одной и той же идеи, развивая и обогащая её последовательно. Но всё же центральной фигурой этого триптиха остаётся Илья Ильич Обломов, которому предшествовал Александр Адуев и из которого затем вышел Борис Райский. Но ни Адуев, ни Райский не смогли стать фигурами равновеликими Обломову. Адуев – это словно бы намеченный абрис Ильи Ильича, в то время как Райский – его тень.

В романе «Обломов» нет ни правых, ни виноватых. Каждый прав по-своему и не прав, с точки зрения оппонента. При этом противостоящие системы взглядов в равной мере обладают как преимуществами, так и недостатками. Читателю словно предлагается выбрать и самому решить, с кем он и что ему ближе – личное ли преуспеяние и самозабвенный труд, окружённые расчётом и лицемерием, или бесславное существование среди простых, искренних людей. Тем более что всё равно – конец у всех один.

 

Нравится
 
Комментарии
русский
2015/01/29, 23:52:08
Роман Обломов несет в себе всю иделогию русского самосознания, в основе всего желание покоя. Ведь Обломова страшит прежде всего человеческий холод, бездушие, ложь. И вся западная жизнь со всеми деловыми элементами как и времепровождения в обсуждении пустого сидя за картами, да и вообще нахождение человека в людском коллективе для человека крайне тягостно. Честно говоря читая обломова руский человек понимает что все его страхи и вопросы к самому себе поему же я такой, может я какой-то больной человек задавал сам себе еще в совсем юном возрасте, да любые действия чаще всего были через силу против его сознания и как только желание заставлдять уходило человек желал изоляции и чувсиво покоя, его раовало это состоние домашности. Да русский человек не меняеться неся в себе этот медвежий характер. Он не любит перемен изменений все это его тяготит и пугает. Роман показывает имено то что запад со всей его жизнью противен русскому сознанию. И считать себя отсталым человек не желает не как потому он стоит на страже вечных ценостей, самого себя, желая открыть глаза на главное. Да обломом скорее выражает это мужское человек монолог, живущий обращениями в прошлое, если что желающий читать так про какие-нибудь открытия и путешествия и то сил и воли порой не хватало даже на это. Человек живущий лежанием и переодическими пробуждениями в бурной деятелдьностью, думающий и пишущий.
Да еще не желающий съезжать, своего рода размычка стволовая на все пустое и готовность это защитить вечное говоря только о об этом об этой ценности, конечно бережливый и значит не связывающий себя с тем чтоб промотать или стащить вообщем полагающийся только на самого себя в этом плане, не допуская менять человека, в своем сознании не допускающий рабства вообще, подразумевающий замену человека или его износ в чем-то пустом совершенно. Человек особо не уделяющий себя быту, не желающий не кого порабощать, обучать. Да и просто говорящий порой о пустоте всех этих знаний и великой цене вечных ценностей котрые не кто не может отменить и они все равно пробивают себя через пустоту. Но уважающий труд. А мужское оно и находит себя именно в доме вообщем думающим и пишущим. Одним просторным и изнеженным. Все остальное его просто отвратно этом и есть суть вечного которое могут понять все. Кстати в странностях советской критики то что к обломову относились как к работорговцу и ушедшему отсталому прошлому, хотя это сознание воина отца дающего остальным чистоты человеческой этой самого себя, непосредствености, не желание связывать готовности к самостоятельности, готовности беречь и то что есть. Кстати советская система вообщем по воински избавила русских людей от всего делового и бесчеловечного что и желал Обломов дав стабильность все таки, уничтожив элементы деловой жизни вообще. Ведь человек вроде Штольца осуждался деловой предприниматель, развлекатель, именно эгоист потребитель, посредник и как раз скорее поработитель. Человек как весь запад желающий экспансии. Обломов скорее ограничивает аскетизирует себя, думая скорее все таки и о других. Не желая быть Штольцем, если тот говорит и ты можешь так же, но тот просто не желает этого. Скорее сводя к человеческому радушию простоте, а не деловому холоду.
В этом плане тот же Роман Обломов вечен как вечен тот же Высоцкий.
Добавить комментарий:
Имя:
* Комментарий:
   * Перепишите цифры с картинки
 
Создание сайта - Vinchi & Илья     ®© Светлана Замлелова