 Светлана Замлелова
Юрий Георгиевич Милославский – прозаик, поэт, специалист по истории русской словесности и культуры, журналист. Родился в Харькове, куда семья его переехала из Крыма (Евпатория). С 1973 года оказался в эмиграции. В 1994 году в Мичиганском университете (Энн-Арбор, США) защитил докторскую диссертацию «Лексико-стилистические и культурные характеристики частной переписки А. С. Пушкина».
– Юрий Георгиевич, Вы – автор двух интереснейших понятий, характеризующих или описывающих состояние современных изящных искусств и литературы. Речь идёт а) об искусственном культурном контексте и б) о паралитературном процессе. Расскажите, пожалуйста, подробнее, что значат эти понятия, какие явления они призваны обрисовать?
– Культурный контекст как понятие – дело уж никак не новое. Речь идет о всем наборе осознанных и неосознанных, мыслимых и немыслимых, «яже в слове и в деле» явлений культуры, от манеры повязывать мужские галстуки и вплоть до самых вершин человеческого духа (не путать с душой). Все мы, вне зависимости от нашего хотения, существуем и действуем в пределах определенного культурного контекста на уровне цивилизации, семьи, соседей, компании сослуживцев и т.д. В этих же пределах, за которые не выскочишь, создаются и взаимодействуют с читателями и зрителями все роды и виды изящных искусств. Не выскочишь – это даже слишком вежливо сказано. Выскочить-то можно, да только за пределы искусства. Разумеется, выскочивший непременно объявит результаты своих стараний – искусством новым, т.е. соответствующим новому, современному культурному контексту («не выскочил я, а прежде других вскочил!»). В сущности, так оно и есть. Вне зависимости от намерений автора, он как был, так и остается наглухо закрепленным в толще культурного контекста, и в этом смысле искусство ничего принципиально нового не порождает, постольку поскольку оно остается в собственных границах. Этот безостановочный процесс перемен, а точнее перемешиваний и перестановок, по природе своей самоуправляющийся, «роевой», как выражался Лев Толстой. Верховный судья на процессе – время. Но если предмету визуального искусства – картине ли, статуе – время прибавляет значимости, предмет становится раритетом, то для словесности время (по большей части, совсем краткое: год-полтора, а то и много меньше) – судья суровый. Срок жизни сочинения, не имеющего в себе достаточной художественной мощи, не превышает года. Как прежде выражались литературоведы, данное сочинение не предназначено для многократного прочтения, и его сметает этот самый культурный контекст, что находится в постоянном движении. Произведения сочинителей подлинных, помимо прочих качеств, обладают еще совершенно неизученной особенностью: в них присутствует собственный, «нутряной» культурный контекст. Они самодостаточны. К примеру, романы «Преступление и наказание» и «Анна Каренина» – с точки зрения фабульной и сюжетной, особенностей поведения и речевых характеристик героев – полностью существуют в пределах культурного контекста эпохи так называемых Великих Реформ, «гласности и перестройки» 60-70-х годов XIX века. Большинство читателей весьма и весьма смутно представляют себе, что, собственно, тогда происходило. «Освобождение крестьян» и почти все. Казалось бы, без этих подробностей эпохи, частностей, намеков и постоянных ссылок на них, на которых, казалось бы, зиждется здание названных романов, читать их невозможно. Но дело обстоит иначе, потому что перед нами феномен этакой «литературной автаркии». Срабатывает принцип «все свое ношу с собой», как говаривал Цицерон. Но уже со второй половины XIX века те, кто занимается искусством по хозяйственным и/или политическим соображениям, решили, что дальше так продолжаться не может. В условных границах того, что зовется «западным миром», а чуть позже и в нашем Отечестве поэтапно, и сперва – со стороны не слишком заметно стартовал все ускоряющийся процесс (здесь, пожалуй, лучше подойдет множественное число – процессы) отказа от самопроизвольного или, как иногда говорят, «качественного» движения направлений и, соответственно, вкусов и предпочтений в области изящных искусств и литературы. Набирала силу art-индустрия. За сотню лет на Западе была постепенно достигнута полная и абсолютная рукотворность (в значении корректного англо-американского man-made, т.е., эрзац, имитация) художественного (несколько позднее – литературного) успеха, могущего быть выраженного в положительных величинах, поддающихся измерению. Этому способствовало массированное участие в art-индустриальном деле специалистов в области лоббирующих технологий, т.е. целевого воздействия и персонального сопровождения (PR).
Так возник, утвердился, был навязан потребителю и победил искусственный культурный контекст (икк). А уж в границах икк, в свою очередь, был запущен паралитературный (то бишь, «как бы литературный») процесс. Это крайне существенно прежде всего для Русской Цивилизации, где словесность занимает совершенно особое место, являясь, как некогда выражались структурные аналитики, «несущим элементом» русского культурного кода.
Оттого в России процесс этот забуксовал.
– Почему это произошло именно в России?
– По природе вещей. В самых общих чертах, светская русская словесность характеризуется не имеющей себе равных стремительностью развития, отчего ее базовое составляющее разместилось на исторически ничтожном временном участке: не более одного столетия (1799 – г.р. рождения Пушкина, 1899 – г.р. Платонова; 1803 – г.р. Тютчева, 1903 – г.р. Заболоцкого). Все это, разумеется, знают, но обыкновенно не учитывают энергетической силы подобного феномена.
Эта невероятная крутизна взлета породила взрывной эффект литературной энергии, что, с учетом традиционно высокой значимости начертанного и явленного слова (а лучше – Слова) буквально для всякого русского человека превратило изящную словесность и ее творцов в некую культурную сверхценность, обладающую сверхзначимостью. Отсюда необыкновенно ревностное восприятие русским писателем своей роли, своей задачи и столь же необыкновенно пристальное, внимательное и требовательное отношение русского читателя к своему писателю. «Ницше почтили потому, что он был немец, и притом — страдающий (болезнь). Но если бы русский и от себя заговорил в духе: «Падающего еще толкни», — его бы назвали мерзавцем и вовсе не стали бы читать», — писал В.В. Розанов. Главное здесь, что – «не стали бы читать». По воле Божией, русская словесность изначально явилась Православной Христианкой, пускай то и дело бунтующей, обращающейся к Создателю с горькими укоризнами да сарказмами, с угрозами «вернуть билет», и с криками «…а раз так, то и знать Тебя не хочу!»
Столь же внимательно и требовательно относились к отечественной словесности читатели, имеющие земную власть (правящее сословие).
Император Николай I Павлович (его рабочий день длился не менее шестнадцати часов), по ночам штудирующий в рукописи «Графа Нулина», вычеркивающий из этой поэмки слово «урыльник», а взамен вписывающий «будильник», дающий совет обратить «Бориса Годунова» из трагедии в роман; И.В. Сталин, чей рабочий день бывал и подлинее, занятый чтением Платонова, собственноручным исправлением исторических неточностей у А.Н. Толстого, устройством на работу Булгакова, и бросающий трубку в ответ на пастернаковское «…что мы все о Мандельштаме! Я давно хотел поговорить с Вами о жизни и смерти»; даже Н.С. Хрущев, которого восхитил «Один день Ивана Денисовича» (и возмутила выспренная «нефигуративная» чушь уж не помню, какого именно жипописца) – никто из них не вызывает у русского читателя скабрезной усмешки. Ведь и они – читатели. Как мы все.
– Как и когда начали формироваться искусственный культурный контекст и паралитература в нашей стране, как сложилась литературная резервация? И насколько все эти изменения, происходящие с русской словесностью примерно с конца XX века, важны и опасны для Русской цивилизации?
– Ситуация стала решительно меняться к середине 80-х годов прошлого века. Но истоки этих перемен следует искать в «шестидесятых», когда сформировался целостный проект разрушения упорядоченной русской жизни
Известный как «шестидесятые» период российской истории на самом деле длился приблизительно от 1955/56 по 1971/72 гг. Становится внятным и относительно общепринятым, что все в дальнейшем произошедшее (и происходящее поныне) на всем пространстве Исторической России есть, если угодно, жатва посеянного именно в эпоху «шестидесятых». Для России эпоха «шестидесятых» стала окончательным торжеством совокупных умонастроений, вообще свойственных российскому нижнему господскому слою (н.г.с.), обыкновенно именуемому интеллигенцией. Именно н.г.с, по стечению исторических обстоятельств, была вручена роль «могильщика» Русской Цивилизации. Впрочем, сегодня н.г.с стал, можно сказать, в.г.с (высший господский слой), ибо он фактически находится у власти.
Н.г.с. (нынешний в.г.с.) осознавал и осознает себя сословием глобальных экспертов-контролеров по всем вопросам мироздания. Чаяния сословия экспертов-контролеров состояли и состоят не только в одном признании за ним одним безусловного права на таковую экспертизу. Проведение ими экспертизы должно быть непременным условием всякого и всяческого начинания, предпринимаемого на любом уровне человеческой деятельности. При этом мнение экспертов является решающим. Как видим, «сословие экспертов» изначально претендует на власть, но с одним существенным изъятием: хотя оно настаивает на том, чтобы его экспертные рекомендации принимались безоговорочно и выполнение рекомендаций проводилось под полным контролем указанного сословия, при этом, однако, ответственность за результаты претворения этих рекомендаций на практике, н.г.с. возлагает на «не-экспертные» группы, чаще всего на государственную систему, которая будто бы не смогла или не захотела этими рекомендациями разумно воспользоваться. Таким образом, становится понятным, почему политические, условно говоря, симпатии н.г.с. всегда и во всех случаях на стороне того, что сегодня принято называть демократией. Н.г.с. полагает себя властью верховной – законодательной, властью, наделенной неотъемлемым правом на обладание контрольно-ревизионными функциями по отношению к власти второстепенной, подчиненной – исполнительной. Чтобы добиться от государственной власти искомой покорности, н.г.с. настойчиво делегирует в среду исполнительскую своих представителей, можно сказать – «агентов н.г.с.». Именно такое положение сложилось в Императорской России к марту 1917 г. Дальнейшее всем достаточно хорошо известно.
Власть переходила в руки н.г.с. постепенно. На исходе царствования Александра II в области культурных преференций она стала едва ли не абсолютной. Показательна в этом отношении запись из «Дневника» А. С. Суворина за 1887 год. Он передает свой разговор с Ф. М. Достоевским в день неудачного покушения террориста Млодецкого на министра внутренних дел М. Т. Лорис-Меликова (это произошло 20 февраля/3 марта 1880 г. Граф Михаил Тариэлович был сторонником «умеренно-представительного» правления, автором известного проекта конституции). Зашла речь о политических преступлениях и о взрыве в Зимнем дворце.
«Достоевский остановился на странном отношении общества к преступлениям этим. Общество как будто сочувствовало им или, ближе к истине, не знало хорошенько, как к ним относиться.
– Представьте себе, говорил он, что мы с вами стоим у окон магазина Дациаро и смотрим картины. Около нас стоит человек, который притворяется, что смотрит. Он чего-то ждет и все оглядывается. Вдруг поспешно подходит к нему другой человек и говорит: «Сейчас Зимний дворец будет взорван. Я завел машину». Мы это слышим... Как бы мы с вами поступили? Пошли ли бы мы в Зимний дворец предупредить о взрыве или обратились ли к полиции, к городовому, чтобы он арестовал этих людей? Вы пошли бы? (спрашивает Достоевский Суворина).
– Нет, не пошел бы.
– И я бы не пошел. Почему?.. Причины прямо ничтожные. Просто боязнь прослыть доносчиком... Напечатают: Достоевский указал на преступников. Разве это мое дело? Это дело полиции. Она на это назначена... Мне бы либералы не простили. Они измучили бы меня, довели бы до отчаяния. Разве это нормально? У нас все ненормально, оттого все это происходит, и никто не знает, как ему поступить... Я бы написал об этом... Но у нас о самом важном нельзя говорить».
Как видим, основные принципы либерал-терроризма (идеологической основы н.г.с.) были введены в действие достаточно давно.
Среди прочего, нижний господский слой на территориях Исторической России не только определил собственный «круг чтения», но и постепенно сформировал собственную словесность, как некий особый подвид российской словесности. Этот подвид мы намерены называть «литературой н.г.с.», что позволит нам избежать постоянной полемической путаницы между а) русскою; б) советскою; в) русскоязычною и Бог весть еще какими литературами.
Литература н.г.с. по преимуществу занимается прямым и косвенным истолкованием и пояснением сущности неотъемлемого права «сословия экспертов» на экспертизу, апологией этого права, иллюстрациями его успешного применения, критическим отображением случаев, когда права н.г.с. так или иначе попирались или попираются, описанием страданий тех представителей сословия, которые насильственно лишены возможности осуществления своих прав, и/или вознаграждения за само обладание этими правами. Кроме того, литература н.г.с. в обличительных, иронических и сожалительных тонах описывает жалкое состояние прочих сословий, насильно лишенных экспертно-контрольных трудов н.г.с (или по самоубийственному недоумию своему, эти труды отвергнувших).
Здесь должно обратиться к изучению классических образцов зрелой литературы н.г.с.: например, к «Доктору Живаго» Б. Л. Пастернака и романам «В Круге Первом» и «Раковый Корпус» А. И. Солженицына. В этих произведениях апология н.г.с. получила наиболее полное и развернутое выражение, как в плане лиро-эпическом, так и в плане, если допустимо так выразиться, приточном, т. е. являющем читателю образцы «правильных» ответов/реакций на те или иные вопросы/раздражители, с которыми приходится сталкиваться героям этих романов из числа «экспертов». При этом следует учесть, что главным героем произведений литературы н.г.с. так или иначе, но всегда является автор-повествователь, носитель функции верховного эксперта. В середине 80-х вперед вышла так называемая «перестроечная» обличительная литература н.г.с., с ее основным посылом «так жить нельзя». Авторами такжитьнельзятины было объявлено, что буквально все уровни отечественного бытия полны системных, неустранимых пороков: от армейской повседневности и до предоставления населению ритуальных услуг.
Далее российская литература н.г.с. приобретала характер «остраненный», с элементами «черной» фантастики и антиутопии («антисовкового» нуара), политической басни-иносказания либо пастиша с элементами пародии на «неэкспертную» словесность, включая словесность классическую. Кстати, практически тогда же, с середины 80-х, начался процесс массового внедрения представителей н.г.с. в состав российской «элиты» – высшего и среднего слоя управляющих. «Экспертное» сословие стало «сословием управляющих». Именно так произошло с литературой в Отечестве. Ее административно-хозяйственное существование практически во всех составляющих перешло под контроль н.г.с. Оттого и аминистративно-хозяйственное главенство литературы н.г.с. в пределах искусственного культурного контекста к началу-середине 90-х годов стало неизбежным. Это положение, с некоторыми дополнениями, сохраняется и поныне.
– Можно ли с помощью введённых Вами понятий объяснить, почему сегодня сочинения на русском языке, находящиеся, в силу своих литературных достоинств, за пределами серьёзного рассмотрения, не просто рассматриваются всерьёз, но и объявляются выдающимися, лучшими из созданного, отмечаются почётными премиями и призами, переводятся на иностранные языки, то есть представляют державу на мировом книжном рынке, в мировом культурном пространстве?
– Не дерзну предлагать свою оценку тех или иных писательских дарований. А что до истории нашего около- и паралитературного быта, то все тогда же, к середине 90-х годов во всей сфере творческого наступило абсолютное господство злокачественного неразличения этой условной, относительной, договорной, но зато истинной, сравнительной ценности явлений искусства относительно друг друга. Все равнозначно, ничто не «лучше», потому что в попытках определить, что же на самом-то деле «то», а что – «не то», в подлинной битве мнений лопнуло бы налаженное предприятие, которое, не забудем, к тому же действует по преимуществу в области военно-идеологической, где ошибаться не рекомендуется: иначе подлинные работодатели сменят руководство или создадут предприятие новое, оптимизированное. Это означает, что лучшим, наиболее качественным является в данный момент то, что art-индустрия, по чьим-то заказам, выкладкам, или собственным расчетам произвела, приобрела, назначила для последующего внедрения и пр. И этим лучшим может быть все, что угодно. Абсолютно все. Все, что угодно, может быть названо – собственно, назначено – «живой классикой», «Чеховым конца XX века», «Пушкиным сегодня» и т.п. Все прочее было оттеснено в резервацию. Заработал основополагающий принцип искусственного культурного контекста «предложение рождает спрос». Если же спрос иногда не соответствует разработанному предложению – тем хуже для спроса. При этом непременно следует учесть, что паралитература, созданная исключительно для внутрироссийского потребления, никакой такой державы не представляет. Нет у нас никаких данных – каковы действительные тиражи всех этих паралитературно прославленных и паралитературно премированных изданий, какова подлинная судьба переводов паралитературной продукции на иностранные языки. «Побежденному победитель оставляет только глаза, чтобы было чем плакать», – сказал будто бы Отто Бисмарк. Железный канцлер безнадежно устарел: победитель нового времени, как и во времена древнейшие, прежде всего ослепляет побежденного, чтобы тот не углядел чего-нибудь лишнего...
Так ли, иначе, но по состоянию на конец 2013-го – середину 2014-го гг. парапремиальная паралитература в России читалась из рук вон плохо. И тому есть доказательства. Мы подразумеваем любопытнейший опрос (собственно, культурно-статистический обзор-анализ), проведенный проектом «Мегапинион» (на Mail.Ru) с 2008-го по 1 сентября 2015 года включительно. Создателем проекта явился Иван Григорьевич Сильвестров («Иван Мегапинион»), которому мы, пользуясь случаем, выражаем живейшую нашу благодарность. На протяжении пяти лет проектом было получено 20278 голосов-ответов на вопрос: «Кого из этих писателей вы читали?» На рассмотрение читателей было предложено более 900 писательских имен. Таковые имена «выбрасывались» в алфавитном порядке, сериями по 14 фамилий (как пояснил нам И.Г. Сильвестров, это диктовалось особенностями «движка»). Пятнадцатой же строкой было: «Ни одного из перечисленных; или другое».
– Расскажите, пожалуйста, подробнее об этом опросе.
– Проект И.Г. Сильвестрова «Мегапинион» был практически завершен еще в 2014 году, и с тех пор опросы его стали малодоступными; теперь их приходится искать, что, пожалуй, даже к лучшему: повлиять задним числом на исходы этого убедительного читательского голосования, конечно, возможно, да только с приложением некоторых усилий. Сейчас мы предлагаем лишь малые выдержки, дабы увидеть: каков уровень читательского интереса к наиболее значимым современным авторам литературы н.г.с., к авторам, на которых по преимуществу сосредоточены усилия специалистов лоббирующего целевого сопровождения.
По правилам опроса, голосовать можно было за любое количество авторов. Процентные же соотношения подсчитывались в каждой серии отдельно. Разумеется, желающие без труда смогут вычислить общие проценты, но мы рекомендуем сперва обратить внимание на абсолютные числа: при таком охвате участников (более двадцати тысяч голосов), это весьма показательно. Еще раз напоминаем, что здесь приводятся выдержки лишь тех серий, в которых участвуют абсолютные лидеры паралитературы, а для сравнения приводим данные о сочинителях-классиках и авторах книг для занимательно-легкого чтения (детективы, фантастика и проч.)
Итак, приводим здесь только выборочные данные по сериям. Из 20278 голосов-ответов на вопрос «Кого из этих писателей вы читали?»:
Иван Алексеевич Бунин – 245 (34.27%)
Кир Булычёв – 171 (23.92%)
Георгий Александрович Вайнер – 72 (10.07%)
Дмитрий Львович Быков – 41 (5.73%)
Борис Леонидович Пастернак – 181 (29.48%)
Константин Георгиевич Паустовский – 178 (28.99%)
Виктор Олегович Пелевин – 89 (14.50%)
Захар Прилепин – 7 (1.51%)
Михаил Михайлович Пришвин – 169 (36.34%)
Как видим, русский читатель в своих предпочтениях остается неизменным. Он, в подавляющем большинстве своем, привержен классике; он отдает должное издавна знакомым ему именам; как и прежде, в изобилии читается детективное и фантазийное. Но, несмотря на четвертьвековые усилия «целевиков», работающих на нужды паралитературного процесса, русский читатель упорно отворачивается от новейшей премированной литературы н.г.с.: именно ее-то он почти не читает. В этом смысле деньги, отпущенные на ее содержание, до сих пор не окупаются.
Добавим, что во всех тех случаях, когда в серии не оказывалось ни одного классика хоть взрослой, хоть детской словесности, или хотя бы популярного автора детективов и фантастики, победителем всегда оказывался «отсутствующий автор» по имени «Ни одного из перечисленных» на пятнадцатой строке: от 40 до 60 %. Участников исследования объединяет только то, что они принадлежат ко «тьмам и тьмам» пользователей Mail.Ru, интересуются опросами портала «Мой мир» и читают книги, написанные по-русски. И если некоего автора, оказавшегося по разным причинам востребованным на рынке интимных идеологических и геополитических услуг, и потому всесторонне «продвинутого» лоббирующими группами, – если такого автора из двадцати тысяч с лишним читателей (читательских голосов) признает прочитанным, к примеру, восемьдесят девять, а другого такого же – просто-напросто семеро, это не может почесться ничего не значащей случайностью. А вот избранные результаты опроса «смежного» (по состоянию на 1 ноября 2015 г.), в котором та же читательская общность числом в двадцать тысяч и более пользователей «Мой Мир» призывалась ответить на вопрос «Какие из этих книг Вы читали?»:
Виктор Пелевин. Ампир В. Повесть о настоящем сверхчеловеке – 8 (2.50% в своей серии)
Алексей Иванов. Блуда и МУДО – 2 (1.03%)
Людмила Улицкая. Большая дама с маленькой собачкой – 7 (3.59%)
Дмитрий Быков. Борис Пастернак – 11 (5.61%)
Владимир Сорокин. Пир – 5 (2.05%)
Людмила Улицкая. Люди нашего царя – 6 (2.16%)
Владимир Сорокин. Лёд – 7 (4.46%)
Людмила Улицкая. Казус Кукоцкого – 13 (6.99%)
Людмила Улицкая. Гудаутские груши – 6 (2.23%)
Виктор Пелевин. Жизнь насекомых – 16 (5.97%)
Виктор Пелевин. Поколение П (Generation П) – 16 (6.32%)
Владимир Сорокин. День опричника - 6 (3.43%)
Виктор Пелевин. Омон Ра (Omon Ra) – 15 (7.94%)
Дмитрий Быков. Оправдание – 3 (1.59%)
Дмитрий Быков. Орфография – 3 (1.59%)
Владимир Сорокин. Голубое Сало – 9 (4.19%)
Виктор Пелевин. Чапаев и Пустота – 21 (10.05%)
Захар Прилепин. Патологии – 3 (1.69%)
Владимир Сорокин. Сахарный кремль – 2 (1.21%)
Захар Прилепин. Санькя – 5 (2.73%)
Виктор Пелевин. Священная книга оборотня – 18 (12.16%)
– Судя по результатам опроса, русский читатель не является источником популярности и благосостояния широко издаваемых в России и за рубежом современных русских писателей. Тогда зачем всё это? С какой целью издаются и популяризируются эти книги и авторы? В чём смысл таких проектов? Есть мнение, что задача издателя – заработать на предварительно раскрученных именах. Но если тиражей нет, книги эти читают единицы, то какой может быть заработок? А что остаётся?
– К чему лукавить? Новоназначенные паралитературными критиками «Толстой» и «Стивен Кинг», «Гомер» и «Гоголь» с «Грибоедовым» и «Джойсом» в придачу с их миллионными (?) тиражами, жадно раскупленными не то китайцами, не то немцами, не то североамериканцами (которые, к слову сказать, не имеют никакого навыка читать переводную словесность), но чьи сочинения в Отечестве прочитали от 2-х до 21-й особы из 20 тыс. возможных, выглядят странно. Я уже говорил, что мы не знаем, каковы реальные тиражи и «индексы продаж» объектов лоббирования как в Отечестве, так и за его пределами, каковы действительные доходы от инсценировок и экранизаций книг, изданных этими «объектами». Мы постоянно видим «объектов» на телевизионных экранах, мы узнаем о совершенных ими лекционных и преподавательских турне по Северной Америке и Европе. Но мы не в состоянии определить: где расположены основные источники благосостояния опекаемых авторов? Что это за источники?
Рассмотренный нами опрос «Мегапинион» показал, что русский читатель этим источником не является. Не является им и читатель переводов паралитературы.
Поэтому искать эти источники поневоле приходится в иных областях, там, где финансируются операции по «сдерживанию и отбрасыванию» Русской Цивилизации.
Каких угодно русских писателей оценивает сегодня только русский читатель. А уж подлинный русский писатель остался с этим читателем один на один, потому что ни критиков, ни рецензентов, ни «ученых по литературе» наученный горьким опытом русский читатель в упор не видит, и ни одному их слову не верит. Это не столь хорошо, но там, где доверие поругано, а потому потеряно напрочь, иначе быть не может. И достаточно долго не будет.
– А как быть с переводами современной российской литературы на другие языки? Читатель опять же думает: хорошее произведение вызывает интерес иностранных издателей, из-за рубежа делается запрос или заявка, оформляются необходимые документы, осуществляется перевод, издаётся книга. Что же на самом деле? Какие книги переводят на иностранные языки, кто финансирует перевод и издание? Ведь зарубежный издатель расчётлив и не станет издавать без выгоды для себя. Известно, что даже книги своих авторов, становившиеся впоследствии bestseller`ами, иностранный издатель не всегда мог сразу распознать, из-за чего авторам приходилось подолгу обивать пороги редакций. А тут получает премию некий российский литературный проект, далеко не всем известный в Отечестве, и его тут же издают на других языках. Как такое может быть?
– Дело доходит до бурлеска. На слушаниях в Общественной палате РФ «Об итогах Года литературы», состоявшихся 23 декабря 2015 г., 73-летний г-н Сергей Филатов (в 1993-1996 гг. руководивший администрацией г-на Ельцина, а ныне возглавляющий Фонд социально-экономических и интеллектуальных программ, каковой финансирует (!?) переводы современных авторов на иностранные языки, а также их публикации в иностранных изданиях), выведенный из себя вопросами оппонентов, не выдерживает и выпаливает правду: «…мы выбираем не тех писателей, чьи имена вам ласкают слух, а тех, которые требуются за рубежом…». Спустя мгновение он соображают, что сказал лишнее, и дополняет: «…которых читатели хотят».
Зарубежные читатели, которые познакомились с творчеством отобранных Фондом г-на Филатова кандидатов еще до перевода?..
– Премиальную литературу (или, пользуясь Вашим определением, паралитературу) принято называть «либеральной». Но некоторых писателей-представителей паралитературы кто-то искренне считает патриотами, поскольку их творчеству присущ вроде бы государственнический, охранительный пафос. Можно ли в таких случаях говорить о патриотизме, или такому патриотизму тоже приличествует приставка «пара-»?
– «Историческая политизированность», которая всегда существовала в русском литературном пространстве, по самим особенностям взаимоотношений в системе «русский писатель – русская государственная власть» сменилась симулякром «независимости от государства». Первые 20 лет после крушения 1991 года вся сфера идеологического на землях бывшего СССР была безраздельно подчинена победителям в холодной войне (при посредстве их представителей на местах). В этот период был на полную катушку запущен паралитературный процесс и его детище: премиальная паралитература. Прилагаемое к ней определение «либеральная» представляется нам неверным. Паралитература вполне может носить (и в последние годы нередко носит) облик псевдопатриотический. Тема это интересная, но я приберегаю ее для иного случая. Сейчас скажем лишь, что не мы одни заинтересовались результатами опроса И. Г. Сильвестрова. Повторим: контроль над издательскими, премиальными и т.п. основными механизмами, фондами и имуществами принадлежит представителям и охранителям литературы н.г.с. Но малая толика всего этого передана и умеренным силам в «резервации». Более того, за последние 4-5 лет некоторые (совсем немногие) обитатели «резервации», демонстрирующие примерное рвение, получили кое-какие поощрительные награды, а кандидатуры их рассматриваются на предмет ограниченного допуска в область паралитературного процесса. Это напрямую связано с переменами в государственном бытии России, которые тревожат весь н.г.с., все привилегированное сословие продолжателей, правопреемников и наследников октября 1993 года с его письмом «42-х» и «Союзом 4 октября».
– Вы писали, что «переориентация русского читательского сознания на продукт паралитературного процесса» заняла бы не одно десятилетие и потребовала бы значительных финансовых вложений. Но, во-первых, действительно в современной российской литературе есть фигуры, к длительному продвижению которых привлекается не только административный ресурс, но и банковский капитал. А во-вторых, множество краткосрочных проектов так же разрушает читательское сознание, как и несколько долгосрочных. Каковы Ваши прогнозы: кто победит в этом противостоянии – читатель или управленец, то есть тот, кто заинтересован в переориентации читательского сознания?
– Да, время пошло. Тем, кого вы назвали «управленцами», стало внятно, что переориентацией русского читательского сознания пора заняться всерьез. На это сейчас работает вся система русского высшего и среднего гуманитарного образования в России. Достаточно открыть учебники и университетские программы по русской истории и русской словесности, а главное – присмотреться и прислушаться, кто и чему обучает русскую юность. В сущности, все об этом знают, но предпринять что-либо не решаются, да и не могут.
– Политика и литература. Зачастую создаётся впечатление, что две эти области переплетены сегодня намного теснее, нежели в советские годы, когда главенствовала одна идеология и литература, казалось бы, подчинялась определённым установкам сверху. Но вот сегодня мы видим конкретные примеры: молодая авторесса, весьма скверно владеющая письменной речью, не обладающая выдающимся даром рассказчика, да и просто не имеющая, что сказать, пишет книги о ярких людях прошлого; книги эти издают в лучших издательствах, активно продвигают на рынке. А сама авторесса, судя по её записям в соцсетях, с некоторых пор становится трибуном, активистом либерального толка, зовущим вернуть Крым, извиниться за Украину, Сирию и пр. в том же роде. Другие известные писатели сомнительных достоинств и, скажем так, несомненных способов продвижения устремляются в политику, создают политические партии, готовятся к президентским выборам. Как Вы думаете, это случайности или закономерности? Можно ли предположить, что при помощи литературы из подходящих людей создают «властителей дум» с целью использовать впоследствии влияние авторитетов на массы?
– «Кастинг» к президентским выборам 2024 года начался. Хоть сколько-нибудь подходящих кандидатов, т.е. таких персон, которых несколько ослабевшие победители смогли бы поставить на этот пост без того, чтобы обойтись «болотными» технологиями с минимумом смертоубийств, не говоря уж о полномасштабных военных операциях, таких персон в их распоряжении сегодня нет. Поэтому подброшенная экспертами идея – воспользоваться еще не окончательно отсохшей русской «книгоцентричностью» – представляется им перспективной. Мешает лишь то, что кандидаты во властители наших дум – уж очень жалки. Это, конечно, их не остановит. Будут искать. Но и мы будем искать.
Вот уже третье десятилетие ведется развернутая операция по смене русского культурного кода. И нельзя никак сказать, что ведется она вовсе безрезультатно…
Спасибо, Юрий Георгиевич за содержательную беседу, за развёрнутые ответы. |
