Светлана Замлелова
Творчество есть диалог. И для поэта, как и для всякого говорящего, важны внимание и понимание. Автор, прежде всего, должен быть правильно понят. И мысль его, и чувство движущее мыслью, нуждаются в верном истолковании. Только тогда будет подобран верный ключ к самобытности автора, определяющий и выделяющий его творчество.
Белинский предпочитал говорить о пафосе, как о силе и живой страсти, возжигающей в душе автора идею, превращающей умственное постижение идеи в любовь к ней, «полную энергии и страстного стремления». Мы же остановимся на самобытности, как на некоем внутреннем мире, бытии личности, из которого проистекает как дух творчества, так и талант, оплодотворённый этим духом.
 Поэзия Ивана Давыдова неизвестная ни широкому читателю, ни литературной общественности. Автор впервые предлагает к опубликованию свои стихи. Иван Давыдов – прежде всего, философ, а уж потом только поэт. Но его поэтический мир ознаменован самобытностью, ключ от которой не лежит на поверхности.
На первый взгляд может показаться, что поэзия Ивана Давыдова холодна и бесстрастна. Но не следует торопиться с выводами! Не лучше ли внимательнее вчитаться и отыскать среди строк разгадку к тайне поэта. И, благодарный, поэт сам укажет читателю на эту разгадку.
Три темы, три мелодии звучат в поэзии Ивана Давыдова. Темы Храма, Музыки и Природы-Космоса. Все они объединяются чем-то общим, подчиняются одному началу. И это общее начало трижды прорывается в стихи, заявляя о себе открытым текстом и отмыкая вход в поэтический мир Ивана Давыдова.
…Умей слышать тишину,
Умей видеть пустоту…
(«Пустота», 1991)
… Когда молчание
расслышать сможет ухо,
Узнаешь, как язык твой
много говорит…
(«Должна быть некая насторожённость слуха…», 1993-1994)
…Какою мукой вдруг окажется — сидеть
И ждать — уставясь чутким слухом
Во тьму неставшего…
(«Из напряжений, грёз, душевной немоты», 2000)
Неважно, о чём идёт речь в этих стихах. Важно, что поэт проговаривается и тем самым раскрывает себя. Становится понятным, что это не холодность и бесстрастность, но настороженная чуткость и сдержанность. Всюду Иван Давыдов старается уловить то, что недоступно верхогляду. И мир сбрасывает перед поэтом свои покровы. Увиденное и услышанное он бережно хранит в душе и несёт, стараясь не расплескать. Оттого-то он так сдержан в своих стихах, точно приглашая и других помолчать и прислушаться.
В Храме:
Что видит человек, входящий в церковь?
Сначала свечи, фрески, а потом
Пред ним земная позолота меркнет,
Пронизываясь ангельским огнём…
(«Что видит человек, входящий в церковь?..», 1991),
В Музыке:
…На тетивы натянутых струн
Свои пальцы кладёшь, точно стрелы,
И пускаешь к намеченной цели
Строки рифм и звучание струн…
(«Рефрен струны с продолжением», 1992),
В Природе:
…Солнце блеснёт из-за туч —
Бросит кровавый отсвет.
Красная осень идёт
Смыть малахитовый цвет…
(«Красная осень», 1990)
поэт слышит и видит Главное, то, что открывается только несуетному слуху и внимательному взгляду. Иван Давыдов умеет молчать и вслушиваться, постигая мир через тишину. Свой опыт постижения мира он осторожно вложил в стихи и ненавязчиво предложил читателю. Для современника, жизнь которого проходит в суете и верчении, не оставляя ни времени, ни сил, чтобы оглядеться кругом себя и услышать тишину, опыт этот может оказаться бесценным.
|
