Лесная Горка

Светлана Замлелова

Отпуск решено было провести на Валдае. В последний день июня около восьми утра Лапин и Краснопутский погрузили нехитрые пожитки в лапинский Touareg и выдвинулись из Москвы в направлении Санкт-Петербурга. Валдайская возвышенность расположилась аккурат посередине между двумя столицами. Так что всего каких-нибудь пять часов езды, и вы оказываетесь на территории Национального парка среди пока ещё невырубленных лесов и прозрачных озёр, где щук и налимов пока ещё хватает на всех желающих.

Край этот был хорошо знаком Лапину, приезжавшему сюда на каникулы к единственной бабушке (или, как называл её Лапин, к бабусе), для которой и он был единственным внуком. Война отняла у Лапина дедов и сократила дни другой бабушки – отцовой матери. Поэтому валдайская бабуся единолично олицетворяла старшее поколение в семье Лапиных. Жила она недалеко от города Валдай, чуть в стороне от Боровичской дороги в малюсенькой деревеньке под романтическим названием Ключи. Деревню окружал лес, а под холмом, на котором уступами лепились домишки, протекала речка Чернушка, впадавшая в озеро без названия. Из леса на другом берегу Чернушки выходил по временам медведь и ревел о чём-то своём. Но никто не боялся, потому что никогда ещё медведи не выражали намерений добраться вплавь до деревни. Случалось, кабаны заходили в Ключи. Но тут же с таким видом, как будто ошиблись адресом, убирались восвояси. Словом, мирное сосуществование человека с природой ничем не нарушалось в этом уголке мироздания. Из Ключей безбоязненно ходили в лес за черникой, а то и глубже, на болота – за морошкой. Приносили красные подосиновики, боровики и даже рыжики. Зимой деревню заносило снегом, зато летом всё цвело и благоухало, птицы не умолкали ни днём, ни ночью, а ближе к воде было слышно, как плещет рыба. Единственное, что несколько нарушало идиллию, это слепни да комары. И если первые досаждали при свете дня, то вторые, появляясь откуда-то ближе к закату, рыскали в воздухе всю ночь. Впрочем, даже маленькие кровопийцы не могли заглушить ни запаха донника, ни песни жаворонка.

Лапин любил приезжать в Ключи в маленький домик своей бабуси. Когда же она отошла в мир иной, Лапин обновил дом и стал наезжать в деревню то в компании друзей, с которыми рыбачили, бродили по лесу, а вечерами упревали в бане; то в обществе подруг, рыбалке предпочитавших заплывы, а походам в лес – солнечные ванны. Причём если друзья были одни и те же, то подруги – всё время разные. 

В тот год, по странному совпадению, они поехали вдвоём с Краснопутским, потому что у всех остальных нашлись какие-то дела. А Жуков так и вовсе укатил на симпозиум в Сингапур.

Но вдвоём тоже было хорошо, хоть и не так весело, не так шумно. Два дня они отсыпались, потом ходили рыбачить, съездили в Валдай и ходили там по музеям. Договорились смотаться в Боровичи. Как вдруг Краснопутский сказал:

– Сань, слушай, а давайте просто поездим по окрестностям – озёрный край, в каждой деревне своё озеро… Интересно же! Возьмём карту… Есть у тебя бумажная карта? И объедем все озёра в округе.

Лапин довольно хмыкнул, расценив предложение исследовать озёра как приглашение к поиску приключений, и согласился. Нашлась и карта, и термос для чая. И на другой же день, вооружившись необходимым, они отправились за впечатлениями.

Озёр в округе действительно было немало. Лапин с Краснопутским обогнули Валдайское озеро, исследовали Нелюшкино, пытались пешком обойти Защегорье. Они купались в прозрачной прохладной воде, они пообедали в лесном ресторане, где специально для них поймали и приготовили микижу с белыми грибами, причём за смешные деньги. После обеда, разомлев от горячей еды, они решили, что впечатлений на первый раз довольно, что пора отправляться домой, а уж завтра с новыми силами продолжить экспедицию. Разложив тут же, на ресторанном столе карту, не зависящую от вышек сотовой связи, они долго и с удовольствием, вызванным возможностью не торопиться, размечали завтрашний маршрут и прокладывали новую дорогу домой. Карта сообщала, что из ресторана в Ключи можно было проехать напрямую через лес по грунтовой дороге. Они рассудили, что дождей в последнее время не было – стояла сухая, жаркая погода. А значит, лесная грунтовка должна быть вполне пригодной. Тем более Touareg позволял им чувствовать себя непринуждённо даже в распутицу. Так что можно было не опасаться увязнуть в лесной грязи, сев на брюхо в какой-нибудь непросыхающей колее. Ко всему прочему грунтовка сулила встречу с небольшим лесным озерцом, чьи берега, по заверениям карты, были совершенно свободны от жилья и какого бы то ни было человеческого присутствия. Стоило лишь уклониться влево на седьмом километре от съезда с асфальта, и встреча с первозданной природой была обеспечена. Правда, озеро не было совсем уж диким – имелся подъезд, а значит, могли найтись и другие любители нетронутой природы. И всё же обилие кругом водоёмов давало надежду, что не многие праздные путешественники готовы рискнуть транспортным средством, кошельком и временем ради удовольствия увидеть лесное озеро. А кроме того, для такой поездки должны были сойтись несколько обстоятельств. Лапин и Краснопутский сочли, что такая вероятность невелика, а раз уж в их случае обстоятельства действительно сошлись, то и ехать к озеру нужно непременно. И они поехали.

Семь километров лесной грунтовки оказались засыпаны слоем хвои, отчего машину почти не трясло, как обычно бывает вне асфальта. Поворот должен был показаться вскоре, как вдруг справа мелькнул синий указатель. Они уже проскочили, когда до обоих вдруг дошло, и они удивлённо переглянулись.

– Серёга, ты видел? – спросил Лапин.

– Населённый пункт, – подтвердил Краснопутский.

– Вернёмся?

– Но на карте нет никакого населённого пункта, – забормотал Краснопутский, обшаривая глазами карту.

Лапин сдал назад и остановил машину перед синим указателем, на котором белыми буквами значилось: «Лесная Горка».

– Есть на карте деревня Лесная Горка? Хоть где-нибудь поблизости, – спросил Лапин. И они синхронно повернули головы влево, куда указывала стрелка на знаке. Слева был съезд, уводящий в сосны. Лапин открыл окно, и на них пахнуло разогретой на солонце хвоей. Оба шумно вздохнули, и Краснопутский, как и все в таких случаях мечтательно произнёс:

– Воздух здесь!..

– Н-да! – согласился Лапин. И снова спросил: – Так есть там Лесная Горка?

Краснопутский уткнулся в карту, и какое-то время слышалось его бормотание, пока он считывал названия деревень.

– Нету тут никакой горки. Ни лесной, ни степной, – наконец объявил он. – Вот здесь мы обедали, здесь ехали, здесь свернули с асфальта… Всё верно! Вот Ключи. Никаких горок тут нет.

– Странно! – ответил Лапин. – Очень странно. Карта довольно подробная. Не помню, чтобы она подводила.

– Может, коттеджный посёлок?

– С грунтовкой? Маловероятно.

– Ну так поехали и посмотрим! Наверняка и озеро там. Других съездов на карте тоже нет. Сань, давай считать, что Лесную Горку не нанесли по какой-то случайности. Или по ошибке.

– Ладно, пусть будет ошибка, – согласился Лапин и круто вывернул влево. Зашуршали шины, вороша слежавшуюся хвою, Touareg плавно тронулся и вошёл в поворот. И в это самое время они услышали вдалеке первый раскат грома.

Дорога вилась между красноватых стволов сосен, потом начался спуск, и Лапину пришлось притормаживать. Они очутились в глубоком овраге, откуда легко выбрались и минут через десять заметили первый дом, оказавшийся брошенным, заколоченным и заросшим. Картина, типичная для русской деревни XXI века, удивления не вызвала. Заколоченными оказались и три следующие дома.

– Деревня брошенная, потому и на карте нет, – заметил Краснопутский, рассматривавший в окно деревенские развалины.

– Наверное, – согласился Лапин, начинавший отчего-то беспокоится.

Они проехали ещё немного, и, к их удивлению, заросли вдоль дороги стали редеть, открылась деревенская улица, по обеим сторонам которой виднелись избы. Деревня оказалась совсем небольшой – домов на десять, примерно половина из которых явно были обитаемы. Единственная улица вела к озеру, из-за которого они, судя по всему, и приехали в Лесную Горку. А справа от улицы зеленела та самая горка, давшая, очевидно, название селению. Но самое интересное, что на горке – или поросшем редким кустарником, словно облысевшая голова пучками оставшихся волос, холме – стоял двухэтажный дом уже современной постройки, из красного кирпича, крытый красной металлочерепицей. Дом, на удивление, тоже казался заброшенным. Во всяком случае, никаких признаков присутствия человека в этой усадьбе заметно не было.

Лапин остановил машину, и они вышли на улицу – обоим хотелось размяться. Снова ударил гром, и облака, невесть откуда взявшиеся, заволокли солнце. Стало прохладно.

– Ну что, к озеру спустимся? – спросил Лапин, оглядываясь. – Что тут ещё делать-то.

Краснопутский не успел ответить, потому что оба заметили, как из калитки через два дома вышел небольшого росточка, крепенький мужичок и мелкими шажочками двинулся к ним.

Они поздоровались, после чего мужичок со сморщенным красным лицом, покрытым серебристой щетиной, спросил:

– Это к кому вы, значит, прибыли?

Завязался разговор. Лапин и Краснопутский объяснили, что ни к кому не прибыли, а хотели посмотреть озеро. На что мужичок, кивнув в сторону озера, резонно заметил:

– А чего на него смотреть?

Тогда Краснопутский спросил, сколько народу живёт в деревне, и услышал, что постоянно живут двое – сам мужичок, назвавшийся дядей Колей, и ещё бабка Антонина, вон там, в конце улицы, у самого озера. Бабка держит коз, а ещё кур с петухом. Так что если насчёт молока или яиц, то можно организовать. В остальных домах живут дачники. Хотя как живут? Наезжают. Вон там обосновались москвичи, тут – из Ленинграда. А вон в том доме – из Зеленограда. О Зеленограде почему-то было сказано с особым почтением.

– А это что за дом? – спросил Лапин, кивая на украшавшую холм новостройку.

Дядя Коля едва заметно поморщился и посмотрел на Лапина не то с подозрением, не то с сожалением. И как-то неохотно сообщил, что дом построили недавно, но хозяева жить не смогли и хозяйство забросили.

– Почему не смогли? – удивился Лапин.

– А кишка тонка! – объяснил дядя Коля, неприязненно улыбаясь по адресу, очевидно, несостоявшихся домовладельцев.

– И неужели такой дом просто так бросили? – удивился Краснопутский, разглядывая строение.

– Ну почему «бросили»? Продают.

– Правда? – оживился Краснопутский. – И много хотят? Я бы купил!

– За много не продашь в этакой глухомани, – неопределённо ответил дядя Коля.

– Ну а всё-таки?.. Можно с ними связаться? Я бы купил себе под дачу.

Дядя Коля замешкался, словно в нём происходила какая-то внутренняя борьба, словно бы он и хотел о чём-то сказать, да всё не решался.

– Ну, если связи нет… – начал Краснопутский, но дядя Коля перебил его:

– Да есть связь! Почему нет? Хозяин меня и просил: если кто спросит, покажи мол, телефон дай.

– Ну так отлично! – воскликнул Краснопутский. – Давайте телефон, я позвоню. Сговоримся. Тем более не покупает никто. Сколько, кстати, запрашивают?

И тут же выяснилось, что запрашивают сущие копейки, так что купить можно было бы хоть сейчас, не сходя с места; что дешевизна объясняется отсутствием покупателей и неудобным подъездом и, как следствие, опасениями хозяина, что необитаемый дом рано или поздно начнёт разрушаться.

– Пойдёмте, – вздохнул, наконец, дядя Коля. – Телефон дам.

И засеменил к себе. Лапин и Краснопутский переглянулись и пошли следом.

Дождь между тем начал накрапывать. А гром, пока они разговаривали с дядей Колей, ушёл, и раскаты его теперь доносились откуда-то издалека.

Жилище дядя Коли, на первый взгляд, было типично деревенским – под ногами дощатый настил, крашеный охрой, по стенам фотографии каких-то важных стариков и старух и тут же – невеста в белой фате, деревенский щёголь с пробором в волосах, дети обоих полов. Обитая клеёнкой дверь, белёная печь с занавеской в цветочек, неизменный ковёр с оленями над диваном. Необычным было количество распятий – латунных из церковной лавки, самодельных деревянных и даже сплетённых не то из веток, не то из лозы. Кресты висели на стенах, на двери, стояли на окнах, прислонённые к пыльным переплётам. На печи, прямо на челе, сажей начертан был крест.

Из комода дядя Коля извлёк листок бумаги и велел Краснопутскому записывать. Там оказался номер телефона хозяина дома на холме. После того, как Кранопутский занёс номер в смартфон, дядя Коля сказал:

– А так, что ж… Если решился… Может, осмотреть захочешь? Так это – хоть сейчас. Что ж, твоё дело.

О покупке дачи здесь же на Валдае разговор уже был прежде. И Лапин обещал, если подвернётся подходящий вариант, тут же дать знать. И они уже смотрели дома, по преимуществу настолько ветхие, что проще было их снести и выстроить что-то новое. Но Краснопутский хотел купить уже готовый дом, а потому случайная и даже внезапная находка дома на холме, ожидавшего покупателя, да ещё по сходной цене, удивила обоих. С той разницей, что Краснопутский обрадовался, а Лапин отчего-то насторожился. И тем не менее оба сознавали, что другой такой случай представится не скоро и упускать его нельзя. На предложение осмотреть дом они, переглянувшись, заулыбались, точно удивляясь, как могло прийти в голову, что они откажутся от осмотра. Но дядя Коля опять взглянул на них не то с сожалением, не то с подозрением, и сказал:

– Пошли! Сами захотели.

На улице дождь набирал силу. Натянув капюшоны дождевиков, любезно предоставленных дядей Колей, они отправились на горку.

– Это и есть лесная горка? – спросил Лапин, указывая на дом. – Ну, вот эта, на которой дом стоит.

– Так, дядя Коль? – поддакнул Краснопутский.

– Так, так, – недовольно согласился дядя Коля, как будто растерявший желание разговаривать.

Они подошли к дому, и дядя Коля передал Краснопутскому ключи. Представляя не без удовольствия, что открывает дверь собственного дома, тот повернул ключ и первым зашёл внутрь. И Лапин, и Краснопутский, не сговариваясь, ожидали, что увидят голые кирпичные стены и, в лучшем случае, черновой пол под ногами. Но, войдя, они замерли от удивления: дом был полностью отделан и готов к проживанию. Стены были оштукатурены, деревянные полы, хоть и пыльные, но всё же блестели под лаком, двери в комнаты только и ждали, чтобы хозяйская рука открывала и закрывала их, а мебель истосковалась по прикосновениям. В буфете даже стояли тарелки с чашками.

– Ты, дядя Коль, ничего не перепутал с ценой? – спросил Краснопутский, оглядываясь.

– Чего бы я путал? – буркнул дядя Коля. – Маразму, кажись, ещё рано. Как есть, так и говорю. Чай, не ты первый.

– Да уж больно дёшево, – вмешался Лапин. – Подозрительно.

– А подозрительно – не покупай! – огрызнулся дядя Коля.

– И то верно, – сыронизировал Лапин.

Они прошлись по дому. Внизу, кроме прихожей, располагались гостиная с примыкавшей кухней, а ещё уборная и чулан. На кухне их поразил обеденный стол – прямо посреди помещения красовался огромный пень, покрытый столешницей из сувеля. На столешнице Лапин заметил большой и, как ему показалось, старинный нож, похожий на ножи из краеведческого музея.

Пень не стоял на полу, а именно оставался в земле. Так что создавалось впечатление, будто весь дом выстроен вокруг исполинской деревяшки, ставшей некой точкой отсчёта строительства. 

Наверху оказались две комнаты и душевая.

– Для дачи – то, что надо, – деловито подытожил Краснопутский, с удовольствием представляя себя хозяином дома. Лапин кивнул. Дядя Коля чему-то усмехнулся.

– А почему, вы говорите, хозяева здесь не живут? – спросил Лапин, вглядываясь в ставшее злым и напряжённым лицо дяди Коли.

– Кишка, говорю, тонка, – буркнул тот.

– Для чего тонка? – не унимался Лапин.

– Для жизни здешней. Для наших особенностей, – не без гордости отметил дядя Коля.

– А чего такого особенного в вашей жизни?

– Деревня, лес, – с неохотой стал перечислять дядя Коля, – народу нет, дороги толком нет. Скучно у нас! И условия тяжёлые.

– Так ведь это же прекрасно, мой друг! – послышался весёлый голос Краснопутского, спускавшегося со второго этажа. – Кстати, я принимаю ваше предложение, досточтимый дядя Коля, и покупаю эту усадьбу. О своём намерении я сообщу графу. А пока приглашаю вас обоих разделить со мной радость и осушить бокалы по случаю удачной покупки.

– Шутник! – развеселился немного дядя Коля. – Пошли! У меня радость разделим. И бокалы тоже осушим.

Лапин и Краснопутский переглянулись. Оба хорошо знали, что торопиться им некуда.

– Мы согласны, барон, – объявил Краснопутский, подходя ближе и опуская руку на плечо дядя Коле. – Ведите нас в свой замок! Да не забудьте распорядиться, чтобы для нас закололи быка и остудили дюжину Клико.

Дядя Коля, которому понравилось, что его назвали бароном, засмеялся похожим на кудахтанье смешком и увлёк гостей в свой «замок».

– Ключи оставь у меня, – напутствовал он по дороге. – Когда разберётесь с хозяином, вот тогда и заберёшь. А пока – мало ли что. Вдруг ещё передумаешь!

И добавил загадочно:

– Всяко бывает.

Они прошли под разыгравшимся дождём к дяди Колиной избушке. Хоть Клико у него и не оказалось, как не случилось, впрочем, и быка, зато нашлась колбаса, и картошка стояла в печи. Из погреба хозяин принёс огурцы и капусту, а заодно бутыль с мутной жидкостью. Дядя Коля с гордостью объявил, что самолично занимается производством мутного содержимого бутыли, настоянного на травах, и что масштабы производства позволяют не ограничивать себя в удовольствии.

Впрочем, «настойка» и в самом деле оказалась недурной, хоть и крепкой. С одного глотка стало весело, и даже дождь, стучавший в мутные стёкла с каким-то ожесточением, не вызывал больше беспокойства. Все понемногу разговорились, фразы стали длиннее, а темы разнообразнее. Наконец, когда в очередной раз выпили за наметившееся приобретение Краснопутским усадьбы в Лесной Горке, дядя Коля вдруг заявил:

– А я, ребя, вот что вам скажу: бросьте вы эту затею. Бросьте, пока не поздно. Ночуйте у меня, а завтра чуть свет – проваливайте подобру-поздорову. Уносите ноги.

Лапин с Краснопутским переглянулись.

– Как это? – спросил Краснопутский. – Почему уносить ноги?

Дядя Коля помолчал, разглядывая стол перед собой, потом сказал, подбирая слова:

– Место тут нехорошее. Вот что.

– Как это – «нехорошее»? В каком это смысле? – не понял Лапин. Впрочем, и Краснопутский понимал ничуть не больше.

– Нечисти много, – бухнул дядя Коля. – Лешак в лесу. Водяной в озере. Да и не это главное.

Лапин с Краснопутским снова переглянулись, на сей раз едва сдерживая смех.

– И чем это вы такие особенные, – жеманно спросил Краснопутский, – что нечисть вас так любит?

– А главное что? – одновременно с ним выпалил Лапин.

– Почему, думаете, деревня так называется? – помолчав, спросил дядя Коля.

– Горку мы видели, – откликнулся Лапин, – кругом лес.

– То-то – горку. Только не лесная это горка.

– А какая?

– Лысая гора! – понизив голос, объявили пьяненький дядя Коля.

– Это в каком же смысле? – не понял Лапин.

– А в таком! Ведьмы сюда испокон веку на шабаш слетались. Да и сейчас ещё…

– И сейчас слетаются? – хихикнул Краснопутский.

– Смотри, паря, дошутишься, – сурово предупредил дядя Коля. – Сегодня какое число-то хоть помните?

– Ну, 6 июля. И что? – не понял Лапин.

– Не, не… У них походу годовщину эсеровского мятежа принято отмечать, – объяснил ему Краснопутский, старавшийся не расхохотаться.

Но дядя Коля не обратил на него внимания.

– А то, – сказал он, обращаясь к Лапину, что завтра Ивана Купала. Сечёшь?

Упоминание праздника почему-то произвело на Лапина неприятное впечатление. Вспомнился Гоголь с его Диканькой, вспомнились какие-то поверья, приметы, и стало отчего-то тревожно. На Краснопутского слова дяди Коли впечатления не произвели.

– Может, ты, дядя Коля, не хочешь, чтобы я дом покупал?

– Мне-то что, – фыркнул дядя Коля. – Хозяин просил предлагать, я и предлагаю. Если б вы сразу уехали, то и говорить бы ничего не стал. Но раз выпили вместе, раз за одним столом сидим – ну как про такое не скажешь!

– Уехать ещё не поздно, – тихо сказал Лапин.

Но дядя Коля зашёлся своим кудахтающим смешком.

– Поздно, паря, поздно! Сюда ехал, овраг видал? В той низине и не от этакого ливня болото образуется – уж он постарается!

– Кто – он? – уточнил Лапин.

Но дядя Коля, не удостаивая ответом, посмотрел на него как на блаженного.

– Не верите мне, сами смотрите. Уехать – вы не уедете. Остаётся одно из двух – кемарите у меня или идёте в свой дом. А завтра… Если протянете до завтра, – дядя Коля злорадно закудахтал, – завтра и решите: покупать вам дачку или повременить.

Краснопутский улыбался, слушая дядю Колю. Но Лапину было не по себе. Дядя Коля говорил загадками и, конечно же, чепуху. Но распятия, о которых Лапин почему-то не решался спросить, точно боясь услышать неприятную правду; размытая дорога; то, что они, благодарю непредвиденному дождю, оказались в ловушке; дурацкие россказни дяди Коли о Лысой горе и водяном – всё это само по себе ничего не значило, но, будучи собранным вместе, внушало неприятное чувство.

– А что же леший? – серьёзно спросил Лапин.

Краснопутский фыркнул.

– Чего леший? Леший в лесу, – уклончиво объяснил дядя Коля. – Я туточки народился, как-нибудь поболе вашего лес-то знаю.

– И какой он? Леший.

– Сань, ты чего? – вмешался Краснопутский. – Перепил, что ли?

– Дык разный. Он и пнём обернётся, и деревом, козлом чёрным. Как по лесу шум пойдёт – леший тебя заприметил. А то ещё хохотать начнёт. Или свистеть…

– Блин! – засмеялся Краснопутский. – «Записки охотника»! Как его… «Бежин луг».

Но дядя Коля как будто его не слышал.

– Не верите – ступайте в лес. Это вы вовремя приехали! Говорю же вам – на Ивана Купала всё бывает, кого хошь встренуть можно!

– Вот сказочник! А? – хмыкнул Краснопутский.

– А ведьмы? – серьёзно спросил Лапин.

– Я тебе так скажу, паря. Леший – это одно. А ведьмы – совсем другое! С лешим сговориться можно. С ведьмой не сговоришься. А наша деревня, как старики говорили, с ведьмы пошла. Сначала здесь место шабаша было. Потом одна ведьма тут поселилась. За ней другая. И так стали подтягиваться. Сначала бабы одни – ворожейки. А уж потом только мужики появились. Постепенно-то местные ведьмы повымерли. Ведь как? Почали детей рожать, и силу – чертей-то своих – детям передавали. Но со временем народу всё больше, все не могут ведать. Да и не все хотят чертей-то в наследство. Если ведьма умирает, а чертей не передала, то и конец – ушли черти, в ад её потащили. А если перед смертью кого за руку подержит или палку свою передаст, то и чертей завещает. На моём веку ещё было! Ведьма помирала – отдала внуку силу. Подь сюда, говорит, внучек. Сама уж лежала, одной ногой в гробу. А внук-то – моего деда погодок. Внуку родители наказывали: станет больная бабка звать – не ходи к ней, не бери от неё ничего. А как ушли родители в церковь на село, бабка-то и закряхти: поди, внучек, помоги бабушке подняться. А что он?! Несмышлёный! Подошёл. Бабка взяли его за руку, в глаза посмотрела. А у самой глаза вдруг вспыхнули. И померла тут же бабка.

– Короткое замыкание, – вставил Краснопутский, подпиравший щёку и слушавший всё это время дядю Колю со скучающим видом.

– Сама померла, а внуку всех чертей своих, что ворожить помогали, оставила, – не обращая внимания на колкости, продолжал дядя Коля. – И стал он расти колдуном. А уж на моей памяти внуки этого колдуна – мои дружки, у него книгу нашли. Я сам видал!

– Что за книга? – спросил Краснопутский, как будто заинтересованный.

– А то и книга! Как стали читать, столы со стульями по комнатам заходили.

– «Мойдодыр», что ли? – уточнил Краснопутский.

– Сам ты!

– Ну так что в ней написано-то? – не унимался Краснопутский.

– А чо надо, то и написано, – обиделся дядя Коля и осушил свой стакан. – Ещё до того, как первая ведьма поселилась, тут на Ивана Купалу они на горе собирались. Шабаш тут у них.

Дядя Коля раскраснелся и опьянел, в глазах его появилось какое-то новое выражение, что-то неистовое и озорное, точно он и сам намеревался начать ворожить.

– И что бывает?

– Что бывает! Навроде праздника. А ещё, говорили старики, бывает… Ну, не всегда, конечно… Раз, может, в сотню лет.

– Ну, что, что?

– Жертву они приносят.

– Кому? – удивился Краснопутский.

– Кому! Вот шутник! – дядя Коля закудахтал. – Известно кому. Сам самому! Но это не всегда. А так вообще – ну что-то вроде сходки у них. В округе на Ивана Купала все по домам прежде сидели – носа боялись высунуть к ночи-то. Сам не видел – врать не буду. А про жертву-то старики говорили. Для этого дела девку похищают. Ну, так, чтобы нетронутую.

– Девственницу, что ли? – подсказал Краснопутский.

– Во, во! Было там место на самой верхушке, где ныне домик ваш стоит. Сам восседал на этом месте. Под ноги ему клали девку связанную, нагую. Ведьмы, тоже голые, вокруг отплясывали. Так плясали, что до одури себя доводили. А сам девку того… – дядя Коля нелепо заёрзал на стуле, отчего стул закряхтел. – Потом девке нож в сердце, а каждая ведьма по глотку крови должна сделать. А после сам каждую ведьму… – и дядя Коля снова заёрзал.

Все замолчали. Лапин почувствовал, что не в силах больше ни слушать дядю Колю с его поэтическими воззрениями славян на природу[1], ни пить самогон, от которого голова стала тяжёлой и как будто наполнилась туманом, ни вообще бодрствовать. И если он в ближайшее время не вытянется, то уснёт хоть стоя на одной ноге, хоть сидя на курином насесте. Он закрыл глаза и услышал издалека голос дяди Коли:

– Ну что, паря, устал?

– Угу, – он обвёл взглядом комнату, очертания которой стали мутными. – Что-то нехорошо мне.

– Ну так что, – усмехнулся дядя Коля. – У меня ляжете или к себе пойдёте?

– У тебя неприспособленно, дядя Коля, для гостей, – ответил Краснопутский. – Так что мы к себе. Заодно и убедимся, как ты врать здоров.

– А убеждайся, милок! – закудахтал дядя Коля. – Ты не девка, чего тебе бояться?

Когда уходили, дядя Коля вдруг сказал, неизвестно к кому обращаясь:

– Погодь-ка…

Покачиваясь, он вылез из-за стола, сгрёб что-то ручищей с комода и, подойдя, сунул Лапину в карман ветровки. Лапин непроизвольно потянулся к карману и нащупал распятие, проступавшее сквозь ткань. Заметив его испуг, дядя Коля ехидно хмыкнул.

Натянув дождевики, они вышли на улицу. Дождь хлестал с такой силой, как будто небо бичевало землю. Из леса, где разгулялся ветер, доносились стоны деревьев. Солнце уже село, но было ещё довольно светло, несмотря на облачность. Они поднялись к дому на холме, и Краснопутский отпер дверь.

– Ехал озеро смотреть, а нашёл дачу, – он был доволен.

В доме стояла тишина. Только дождь стучал в окна и по крыше. Они поднялись наверх в спальни. И как только Лапин опустил голову на диванную подушку, так тотчас провалился в тревожный сон. Мелькали неуловимые, беспокойные видения. Кто-то будто звал его, кто-то смеялся над ухом. Он всё хотел проснуться, но не мог. И казалось, что кто-то держит его, мешая пробуждению. Наконец он проснулся. За окном было уже темно. Дождь прекратился. Установилась та парадоксальная тишина, в которой различим не то звон, не то гул. Лапин посмотрел на часы, было без десяти двенадцать. Он повернулся к стене и вознамерился было снова уснуть, как вдруг отчётливо услышал снаружи и где-то совсем рядом громкий, пронзительный свист. Свист повторился. А следом Лапин явственно различил женский смех. У него промелькнула мысль, что это пьяные. Но он тут же вспомнил, где находится, и сообразил, что никаких пьяных здесь нет и не может быть. Ему стало страшно. Приподнявшись, Лапин сел и снова прислушался. Тишину больше ничто не нарушало. Он стал успокаивать себя, убеждая, что свист, должно быть, приснился. Но тут ему показалось, что за окном что-то промелькнуло. Он медленно подошёл к окну и в ту же секунду отпрянул, едва не упав. На него из-за стекла смотрела женщина с длинными волосами, одетая в белое. Женщина смотрела прямо в глаза Лапину и улыбалась нехорошей, недоброй улыбкой. Лапин вскрикнул, но тут же услышал за спиной голос Краснопутского:

– Ты чего, Сань? Да что с тобой?

Лапин обернулся. На пороге его комнаты действительно стоял Краснопутский. Он был в одной футболке, волосы, обычно собранные резинкой в хвост, висели спутанными прядями.

– Там… – пролепетал Лапин, указывая на окно. – Там женщина смотрит.

– Какая женщина? Мы на втором этаже.

Краснопутский подошёл к окну.

– Да нет никого. И не может быть.

– Я сам видел. Только что. Женщина в белом… волосы длинные…

– Да ты меня, наверное, видел. Я вон тоже в белом, и волосы… Вошёл к тебе, а ты в стекле увидел и спросонья не понял. Чего ты не спишь-то, кстати?

– А ты чего не спишь?

– Спал. Да ты шарахаешься – меня разбудил.

– Я не шарахался, – тихо сказал Лапин, глядя на друга в упор.

– Тут больше нет никого, – Краснопутский уже не был так уверен, как за столом у дяди Коли. – Я спал, сквозь сон услышал смех. Проснулся и уже явно слышал, как кто-то пробежал мимо моей комнаты. Я подумал, что это ты и пошёл к тебе. Хотел включить свет, но, наверное, гроза была – вырубило…

– Я отсюда не выходил. Проснулся, хотел дальше спать. Услышал свист – подошёл к окну. А там – она…

Лапин подумал, что Краснопутский сейчас засмеётся и начнёт его вышучивать, но тот не смеялся.

– Знаешь, странный я сон видел, – тихо заговорил он. – Будто ко мне в ту комнату, где я спал, приходит женщина в белом, берёт меня за руку и ведёт вниз, на кухню, к тому столу. Я ложусь на этот стол, будь он неладен. А женщина замахивается ножом, ну тем, что лежит на столе, тем – старинным… Нож она держит вот так, сразу в двух руках и смеётся таким, знаешь, жутким, безрадостным смехом. Тут я проснулся и услышал шаги.

– Жертвоприношение? – еле слышно, почти одними губами спросил Лапин.

Краснопутский молчал. В это самое время за дверью комнаты послышался лёгкий девичий смешок и быстрые удаляющиеся шаги, словно какая-то юная проказница заглянула в замочную скважину и убежала, развеселившись от увиденного. Лапин и Краснопутский переглянулись. Даже в обманчивом лунном свете они видели ужас на лицах друг у друга. Они опустились на диван и вжались в спинку, точно надеясь спрятаться от надвигавшегося на них мрака. О том, чтобы выйти из комнаты и бежать, не могло быть и речи.

Что-то царапнуло по стеклу.

– Ты видел? – прошептал Краснопутский.

Лапин кивнул. За окном как будто пролетела большая белая птица, коснувшись крылом стекла. И снова у двери раздался смех и вместе с тем снизу – приглушённые женские голоса. Казалось, что дом неотвратимо наполняют какие-то неведомые и невидимые существа. Голосов становилось всё больше, но разобрать, о чём они переговариваются, было невозможно. Из коридора на втором этаже доносились шаги, то приближавшиеся к комнате, так что с замиранием сердца Лапин ждал, что дверь вот-вот распахнётся и в комнату вторгнется первозданный ужас; то, напротив, удалявшиеся куда-то в сторону лестницы. Шум становился настолько явственным, что сомневаться в нём или списывать на разыгравшееся воображение просто не приходило в голову.

Лапин, застыв, смотрел на дверь. Он не хотел верить, что происходящее реально. В то же время невозможность развеять морок и, главным образом, оцепеневший рядом Краснопутский не оставляли сомнений: случилось нечто, не поддающееся объяснению.

– Это бессмысленно, – сказал вдруг Краснопутский с каким-то необъяснимым безразличием.

– Что бессмысленно?

– Бессмысленно вот так сидеть и ждать.

– Серёга, ты о чём?

– Я должен пойти вниз, – медленно произнёс Краснопутский, – они зовут меня.

Лапин хотел спросить, кто эти «они», но побоялся.

– Мы всё равно ничего не сможем, – продолжал Краснопутский. – Раз уж я вообразил себя хозяином этого места, то должен внести плату. Лучше покориться…

– Серёга, ты спятил?! – закричал Лапин, схватив его за руку – рука была холодной. Лапин заглянул в глаза – они казались потухшими.

– Да, я пойду и лягу на этот чёртов стол чёрту под ноги. Это только сначала страшно, – Краснопутский повернулся к Лапину, и Лапин отпрянул в ужасе: на него смотрел мертвец.

– Роман, очнись! Ты что?! – прохрипел Лапин, впился другу в плечо и затряс.

Но Краснопутский взглянул на него с такой злобой, что пальцы Лапина сами разжались.

– Не вздумай мешать, – не своим голосом сказал он. – Тем более помешать ты не в силах.

Он поднялся и медленно двинулся к выходу. Лапин сжался в комок, стараясь не думать, что произойдёт, когда дверь распахнётся. Ещё шаг… Вот он берётся за ручку… Вот сейчас… сейчас… Краснопутский рывком распахнул дверь. Все шорохи, смех, шаги – все звуки внезапно стихли. Краснопутский, не оборачиваясь, вышел, дверь за ним захлопнулась, по коридору загремели шаги.

Внезапная тишина поразила Лапина, успевшего обрадоваться мысли о влиянии дяди Колиной «настойки» на непривычные организмы. Но едва только он выскочил следом за Краснопутским в коридор, как поразился изменившемуся дому. Вместо оштукатуренных стен его обступали стволы деревьев, покрытые лишайником, действительно напоминавшим штукатурку. Он попытался вернуться в комнату, но дверь исчезла. На месте двери Лапин увидел сломанную ветром берёзу. Где-то совсем рядом ухнул филин, и оранжевые глаза сверкнули в темноте, а мягкое крыло скользнуло по виску. Лапин бросился в ту сторону, где была лестница, но лестницы тоже не оказалось. Он споткнулся о корни и покатился куда-то вниз, поминутно ударяясь и царапаясь. Наконец он вскочил и хотел бежать куда-то, но увиденное приковало его к месту. Невдалеке была поляна, на которую лился потоком лунный свет. Посредине торчал громадный пень, похожий на обеденный стол. На пне стояло на задних ногах странное рогатое существо, больше всего напоминавшее крупного чёрного козла. Глаза этого существа горели каким-то блуждающим красным светом. Перед пнём на вытоптанной влажной земле спиной в Лапину застыл коленопреклонённый Краснопутский. А вокруг вились бестелесные существа, как показалось Лапину – женщины. Одни были как будто в широких белых одеждах, другие – обнажены. Кружение ускорялось, Лапин слышал то стоны, то знакомый уже безрадостный хохот. Вдруг от круга отделилась одна фигура, похожая на видение Лапина, и, приблизившись к Краснопутскому, передала ему какой-то предмет. Лунный луч упал на предмет, и Лапин узнал его. Это был тот самый старинный нож, который они видели на кухне.

Впоследствии Лапин не мог объяснить, что произошло с ним в ту минуту, почему он, несмотря на весь обуявший его ужас, на нежелание принимать реальность, вдруг стал полноценным и активным участником этой реальности, бросившись к Краснопутскому и вырвав у него нож. В тот же миг его охватил такой страх, что мелькнула мысль о невозможности перенести это состояние. И только желание прекратить кошмар, спасти друга и вернуться вместе с ним в нормальный мир заставляло Лапина противостоять обрушившемуся на него ужасу. Навалившись на Краснопутского, он держал его за руки, а тем временем к нему тянулись чьи-то скрюченные пальцы, какие-то чудовищные физиономии с налитыми кровью глазами мелькали перед лицом. Он чувствовал, что круг сжимается, что ужас вот-вот раздавит его, что тьма, сгустившаяся над пнём и обретшая обличье, сейчас поглотит обоих. Как вдруг отчётливо и громко раздался крик петуха бабки Антонины. «Так всегда бывает», – подумал Лапин и тотчас почувствовал облегчение, как будто сбросил с плеч мешок, гружёный камнями. Теряя сознание, он слышал шум, поднявшийся вокруг, свист, вой, стоны… Лапин успел удивиться, откуда в лесу петух. После чего всё исчезло.

Доподлинно неизвестно, сколько прошло времени. Когда Лапин очнулся, было ещё темно. Снова прокричал петух. Должно быть, второй раз. Лапин приподнялся и увидел, что лежит под столом на кухонном полу. Рядом с ним пошевелился Краснопутский.

– Серёга, ты жив? – тихо спросил Лапин.

– Что это было? – простонал тот в ответ.

Что-то блеснуло на полу. Лапин протянул руку и сжал холодную рукоять старинного ножа. Но пальцы разжались, как если бы он коснулся отвратительного гада. Они посмотрели друг на друга и бросились вон из дома.

Машина завелась под третий крик петуха. Солнце медленно, но неуклонно поднималось. В розовой душистой прохладе уже звенели птичьи голоса. Мир улыбался новому дню младенческой улыбкой, словно не замечая ни зла, ни тьмы. Они ехали молча, легко проскочили овраг, оказавшийся совершенно сухим. И пока не доехали до поворота, где вчера увидели указатель, не проронили ни слова. Вместо того, чтобы ехать в Ключи короткой дорогой через лес, Лапин вывернул руль в ту сторону, где был асфальт. И тут Краснопутского прорвало.

– Скажи мне, ради Бога! – взревел он. – Какого лешего…

– Так! – перебил его Лапин. – Вот можно без этого…

– Чего? – не понял Краснопутский. – Без чего?

– Вот можно не поминать!?

– А-а! Ну да… пожалуй, – Краснопутский успокоился. – Тогда давай так: какого хрена мы попёрлись в эту Лесную Горку?

– Забыл? Озеро попёрлись смотреть.

– Ну да. Озеро… И что теперь? Какова мораль сей басни?

– Мораль-то тебе зачем?

– Ну-у!.. Вдруг пригодится!

– Сплюнь!

– И всё-таки…

– Можно так, – подумав, изрёк Лапин. – Исследуя задворки мироздания, будь готов оказаться в самых тёмных его чуланах.

– Или в подвалах.

– Или в склепе.

– Гениально!

Оба замолчали. Но через минуту Краснопутский подал голос:

– Но почему и зачем мы послушали этого старого хрена! – воскликнул он. – Почему не уехали засветло? Зачем сели с ним пить? Зачем остались ночевать? Это же безумие!

– Ты ведь дачу покупал. Забыл?

– Ну да. Дачу.

– Кстати, – вдруг осенило Лапина, – ты обратил внимание: когда мы выехали к повороту, там был указатель на Лесную Горку?

Краснопутский задумался.

– Кажется, нет. Но, может, внимания не обратили?

– Что, вернёмся проверим?

– Нет уж. Спасибо.

Они подъехали к асфальту и остановились, пропуская грузовик. Тут Лапин кое-что вспомнил и опустил руку в карман ветровки и кончиками пальцев ощутил прохладу латунного распятия. Грохот промчавшегося мимо грузовика показался Лапину не то музыкой небесных сфер, не то пением райских птиц.